Мадам Любовь

Садкович Микола

–  Четыре семейки как ветром сдуло... Вон они, порожняком стынут. Осталось две маломощных.

–  Когда ж это? - спросил Николай.

–  Аккурат за день, как наши пришли... Им бы трошки поторопиться, и как раз уцелели бы мои пчелки... Ладно бы мед забрали, восчину повытаскали, а пчелу навошто губить? Ить она, кромя пользы, никому вреда не приносит... Холера его забери, того Гитлера...

–  Значит, опоздали наши? - неизвестно зачем спросил Николай. - И медку партизанам не досталось?..

Старик, словно бы удивившись, посмотрел

на Николая.

–  Говорю, два семейства остались... Ну не той силы, конешно, а все ж... Даст бог, разживемся... Свои-то разве будут последнее из улья брать? Ить там только на прокорм оставлено... А вы сами за медком ко мне или по другой надобности?

–  Насчет квартиры... Нельзя ли мне вот... с женой, мы с ней только сегодня прибыли... - трудно выговорил Николай, чувствуя, как щеки его стали жаркие-жаркие. Лучше бы сказал, что она скоро приедет, но сказанного не вернешь...

–  Семейный, значит?

–  Вроде бы так...

–  Вроде, - насмешливо повторил старик, - все у вас вроди Володи. Стоял у нас командир с женкой, тоже вроди. Спросишь его: "Когда Гитлера выгоните?" - "Вроди скоро". - "То правда, что к нам в Земляны большая военная часть движется?" - "Вроди правда". А через три дня смылся тот вроди Володи, и остались мы ждать, ни живы ни мертвы. Вроди опять фашист вернется, вроди наши откуль подойдут... Вот как получилось. Слава богу, дождались. Вроди крепко пришли, так что зараз можешь располагаться. Иди договаривай с моей старухой. Вон она, парсюку понесла...

Старик ткнул вилами в сторону двора. Низкорослая, сгорбленная старушка с ведром быстро пересекала двор, помахивая оставленной для равновесия свободной рукой.

Николай побежал к ней, обрадовавшись, что так легко все складывается и сейчас он договорится о квартире.

VIII

Люба:

Я загадала: "Если узнает меня секретарь обкома, значит, сбудется мечта. Останусь в зоне. Либо в отряд пойду, либо в семейный лагерь. Сына к себе заберу... Гляжу и думаю: "Что ж вы не узнаете меня, Василий Иванович? Сколько раз и в районе бывали и к нам заходили".

А он трясет мне руку:

–  Спасибо, Семенова, большое спасибо, товарищ Люба, за людей, что к нам добрались, и за больничное оборудование. Оно нам очень кстати.

Отошел к столу, заговорил со штабными. Штаб размещался в сельсовете, в холодной, разделенной надвое хате.

–  Думаю, товарищи, надо оборудование это в Налибокскую пущу направить, в семейный лагерь... Какие будут мнения?

Я обрадовалась и, может быть, немного поторопилась:

–  Конечно, мы там стационар откроем.

Он улыбнулся, а незнакомый мне круглолицый мужчина в командирской фуражке сказал со смешком:

–  Клизмы ставить - стационар не нужен.

–  Ну все-таки, - возразил другой, аккуратно причесанный на пробор, с тонкими, обгоревшими бровями, - со временем остальное добудем. Сейчас, чем богаты, тем и рады. Все людям помощь... Детишки болеют...

–  Верно, Наумыч, -

поддержал его Василий Иванович и снова обратился ко мне: - Медикаментов не хватает, перевязочных средств тоже... Старух заставляем корпию щипать, рушники на бинты резать, горе одно. Из-за пустяка иной раз боец неделю мучается. Уж не говоря о семейных. Дети там, старики... И доктора у нас есть, да ведь голыми руками много не сделаешь. Надо бы какой-либо медицинский склад накрыть... Есть такая возможность?

–  Есть, - ответила я машинально, не подумав, и спохватилась. Ведь это же опять задание для меня. Опять в Минск. - Василий Иванович, мне с вами поговорить надо.

Видно, голос мой дрогнул. Он пододвинул мне табурет.

–  Вы не волнуйтесь, говорите. Здесь все свои.

Вокруг старого канцелярского стола, залитого чернилами, исписанного какими-то цифрами, сидели усталые мужчины. Знала я немногих, Василия Ивановича да еще начальника разведки штаба Алексея Григорьевича. Он сидел в углу, прислонившись к стене, вытянув по скамейке толстую, укутанную холстиной ногу. Да, бинтов не хватало... По бледному, худому лицу начальника пробежала неуловимая дрожь, как тихая зыбь на чистом пруду. Глаза смотрели пытливо, выжидающе.

Мне вдруг стало стыдно своей мечты. Я прошептала:

–  Сын у меня на хуторе у одного лесника...

Алексей Григорьевич кивнул головой, а Василий Иванович спросил:

–  Где? У какого лесника?

–  Ну, у брата Катерины Борисовны Цыркун. Она работала в райисполкоме. Мальчика она без меня отвела...

Василий Иванович молча повернулся к Алексею Григорьевичу, тот тихо ответил:

–  Она здесь была... о брате справлялась.

–  Кто? Катерина Борисовна? - Я вскочила, чуть не опрокинув табуретку. Одна или?..

–  Одна, - ко мне подошел тот, кого звали Наумычем, - одна... Вчера с отрядом ушла. Брат ее погиб, ну вот и решила...

–  Боже мой! Что же с Аликом?

–  Все в порядке, не беспокойтесь...

Я почти не слышала его. Как же так? Тетя Катя была здесь, в этой самой деревне, и мы не встретились...

–  Почему она не подождала меня?

–  А почему она должна была ждать вас? - все так же тихо спросил начальник разведки.

–  Мой сын у нее...

–  Сын ваш на хуторе, у хороших людей, а о том, что вы придете, она знать не могла. Да и вас она не знает.

–  Ну что вы говорите, как это так не знает?

–  А так. - Алексей Григорьевич улыбнулся. - Не знает она, кто такая Семенова Любовь Николаевна, товарищ Люба, и знать ей это пока не надо.

Если бы Наумыч не поддержал меня, я, наверное, упала бы. Что-то говорил Василий Иванович, кто-то гладил меня по голове, как девочку, предлагал воды, а я цеплялась за один вопрос: почему она не подождала меня?

–  Я догоню ее, помогите мне... Я только спрошу о сыне, и все...

–  Не надо, - успокаивал Василий Иванович, - нельзя, дорогая.