Мадам Марракеш
Шрифт:
Его голос дрогнул, и он уже без всякой иронии обвел глазами присутствующих.
– А кроме шуток, я вдруг почувствовал, что этот город будет иметь большое значение для всех нас.
На некоторое время воцарилась тишина, которую первой прервала Малага. Поежившись, она заявила:
– От твоих пророчеств дрожь прошибает. Кончай вещать, закажи лучше кофе.
К Чендлеру придвинулась Изобель. Глаза ее блестели, разумеется ровно настолько, насколько у нее они могли блестеть.
– А вы действительно ясновидящий? Расскажите, что ждет меня?
Она протянула ему свою тонкую, как лист, белую ладонь.
Чендлер преувеличенно
– Так, значит, здесь я не вижу ничего тривиального. А вижу я здесь несколько таинственных линий, пересекающих вашу ладонь. Вы роковая женщина. Мужчины всегда будут у ваших ног. В вашем будущем я вижу много разбитых сердец и разгневанных женщин.
Изобель хихикнула.
– Женщины меня не интересуют. Расскажите мне о мужчинах.
Чендлер незаметно сделал глубокий вздох и прикрыл глаза.
Черт меня дернул сказать этой высохшей мумии, что она роковая женщина. Пора кончать этот балаган. Это уже похоже на издевательство, этого делать не стоит. Она ведь совсем в другой весовой категории. Это все равно, что отобрать пряник у слепого ребенка. Она ведь всему верит.
Вначале он почесал подбородок, потом затылок.
– Леди, прошу прощения. Мой хрустальный шар затуманился. Это означает, что контакт с потусторонними силами закончен. Я не могу предсказать вам сейчас больше ничего, кроме того, что после обеда вы отправитесь на экскурсию.
Его лицо приобрело обычное насмешливое выражение. Он оглядел стол.
– Я считаю, что компания должна разделиться. Слишком много народа в группе – это неудобно. Интересы у всех разные, да и время на экскурсию каждый отводит свое. Получится так, что бедный гид уподобится пастушеской собаке и, бегая от одного к другому, будет пытаться всех охватить.
Малага подняла руку.
– Я сразу отпадаю. Не люблю организованные походы. Возможно, я пойду в парикмахерскую, а потом полежу на солнышке, а может быть, я отправлюсь на охоту за каким-нибудь сногсшибательным арабом, чтобы он увез меня на своем белом скакуне.
– Прекрасно. Значит ты и, я полагаю, Грег будете гулять сами по себе.
Он посмотрел на Джереми.
– А как насчет остальных?
После некоторого колебания Джереми улыбнулся:
– Если Изобель и… м-м… Карлотта пожелают, то был бы рад включить их в свой передвижной гарем. Только, какая чадра им больше подойдет, как ты думаешь, Чендлер?
– О, я считаю, тут достаточно шифоновой накидки на лицо.
Он сделал паузу.
– А теперь – ряд практических советов. Здесь женщины под своими кафтанами [19] носят шаровары до щиколоток, поэтому слаксы, если вы, девушки, их наденете, привлекут ненужное внимание. И еще, не советую обуваться в босоножки, если не хотите измазаться в ослином дерьме или в чем-нибудь похуже. Итак, значит, Карлотта, Изобель и Джереми пристроены. И смотрите, без всяких претензий. И вообще, в будущем для краткости прошу именовать меня Босс. На колени можно не вставать, довольно одного-двух ударов головой о землю.
19
Кафтан – женская одежда (чаще всего праздничная): длинное, до пола, свободное платье, полы застегиваются снизу доверху на множество крошечных пуговок, талия перехватывается узким пояском.
Он
– Что же касается вас, юная Френки, то вы – особый случай. Я беру вас под свою личную опеку и буду вашим личным гидом.
Френки шумно запротестовала.
– Послушайте. Я уже достаточно взрослая и не хочу, чтобы вы называли меня юной. И оставьте этот ваш снисходительный тон. Мне уже двадцать пять.
Чендлер вскинул брови.
– Да что вы? Такая пожилая? Простите меня, бабушка! Хорошо, я отправляюсь, чтобы найти гида для Джереми и его гарема. Как насчет того, чтобы встретиться через час, например в четыре тридцать? Потом я иду к себе, мне надо написать несколько писем. А вас, пожилая Френки, прошу не опаздывать.
Грег вдруг встрепенулся и, оглядывая всех, затараторил:
– Понимаете, эти арабы, они все разного цвета. Некоторые черные, как негры, а другие бледные, как… слоновая кость. И они все хорошие. Очень хорошие. Я уверяю вас, они… просто первый класс.
Он рывком подхватился и вышел вон, оставив после себя легкое замешательство за столом. Джереми пожал плечами.
– Вот, что значит хорошее воспитание. – Он поднялся. – Я пойду погуляю с Бриджит по саду. Не хотелось, чтобы она пометила в медине каждую казбу, хотя запахи, я думаю, там для нее восхитительные. Жду вас обеих в четыре тридцать.
Джереми закурил сигарету и посмотрел на часы. Женщины как всегда опаздывают, надо было бы назначить на четыре пятнадцать. Он поднял голову. Через гостиную легкой походкой двигалась Карлотта. В своем скромном белом костюме она выглядела свежей и изящной. Обута она была в коричневые туфли на низком каблуке, в руке сумочка в тон. Подойдя, она опустилась рядом.
– Извините, что заставила вас ждать. Я переезжала в другой номер. Жить в этих хоромах с Изобель мне не по карману.
Джереми посмотрел на часы.
– Но вы задержались только на пять минут. Это же пустяк. Для женщины это даже рано. Мне сказали, что гида зовут Ади, или что-то в этом роде. Говорят, он хороший парень и бегло говорит по-английски, к радости Изобель.
– Бедная маленькая Изобель. Она такая беспомощная. Я чувствую себя немного виноватой, что ухожу от нее и оставляю одну, но я буду делать все заказы для нее по телефону.
Он протянул ей пачку сигарет. Она осторожно взяла одну. Когда он давал ей прикуривать, их глаза встретились. Он улыбнулся.
– Мне кажется, вы удивительный человек, Карлотта. У вас у самой большое несчастье, а вы находите силы возиться с Изобель, как с маленькой. Конечно, мы еще недостаточно знакомы, но я хотел бы сказать, что я… я потрясен этой трагедией и восхищаюсь вашим мужеством.
Карлотта резко отвернулась в сторону и жадно затянулась сигаретой.
– Прошу вас, не надо меня жалеть, не надо мной восхищаться. Если кто и достоин восхищения, так это Изобель.
Она произнесла это твердым слегка хриплым голосом. Джереми удивленно посмотрел на нее, а затем сосредоточил свое внимание на сигарете. Какой же я дурак, зачем было заводить об этом разговор. И все-таки, она производит странное впечатление. По-видимому, это хрупкая, ранимая натура, она немедленно ощетинивается при малейшей попытке кого-либо проникнуть внутрь ее скафандра. Она, видимо, воспринимает это, как снисхождение.