Мадам Оракул

Этвуд Маргарет

Но у Артура был обиженный вид, и я не стала спорить. Мы дошли до Спадина-авеню и сели в автобус. Машину Артур покупать не желал, называя это ненужной роскошью. Я понимала, что в моральном отношении он прав — он всегда бывал прав морально. Это вызывало восхищение, но понемногу начинало давить на психику.

Артур сказал, что хочет познакомить меня с некими Доном и Марленой Пью. Дон преподает на одной кафедре с Артуром, и у них одинаковые убеждения. Артур объяснил мне, что очень уважает воззрения Дона. Он всегда уважал воззрения других людей — вначале. Но позднее обязательно выискивал в них какую-нибудь гнильцу.

— Никто не идеален, — привычно говорила я. При этом мне все чаще и чаще

хотелось добавить: даже ты.

В «Янг Лок Гарденз», как обычно, было полно народу. Нам помахала пара, сидевшая у дальней стены, и мы не без труда протиснулись к их столику.

— Джоан, познакомься: Дон Пью и его жена Марлена, — представил Артур. К горлу внезапно подкатила тошнота: я узнала Марлену — мы ходили в один скаутский отряд.

Она не сильно изменилась. Как и раньше, намного худее меня. Линялый джинсовый костюм, на кармане куртки вышит цветочек; светлые волосы, не очень густые и небрежно разбросанные по плечам; круглые очки в серебряной оправе. Стройное, сильное тело; на левой руке, на всех пальцах, толстые серебряные кольца, похожие на кастет. Сразу видно, что она «взлетела» до Лидера и ее рукава облеплены всевозможными нашивками. И что она ходила на курсы современных танцев. А еще гештальттерапии, карате, плотницкого дела… Марлена улыбнулась мне холодно и уверенно. Я, разумеется, была во всем болтающемся: шаль, длинные бусы (при необходимости — отличная удавка), шарф. Плюс не слишком чистые волосы и грязноватые ногти. Я с ужасом ощутила, что у меня развязаны шнурки — хотя в действительности их не было вовсе.

Мои плечи и бедра мгновенно вздулись от жира. Живот выкатился, как бочка; на голове вырос коричневый берет; скованные паникой ноги оделись в рейтузы. Глаза наполнились слезами. Как вирус в ослабленном горле, мое дремавшее прошлое проснулось и зажило бурной жизнью.

— Приятно познакомиться, — сказала Марлена.

— Извините, — ответила я, — мне нужно в туалет.

Я побежала в дамскую комнату, чувствуя на своей спине их удивленные взгляды. Заперлась в кабинке и долго сидела там, хрюкая и сморкаясь, слабея от жалости к себе. Вот так праздник. Марлена, мучительница, которая привязала меня к мосту и бросила, принесла в жертву чудовищу из оврага; изобретательная инквизиторша. Я вновь оказалась в тисках своего кошмарного детства — там, где мне вечно приходилось бежать за другими детьми, злыми либо равнодушными, протягивая вслед руки и выпрашивая хоть одно доброе слово. Марлена меня пока не узнала, но мне точно известно, что будет, когда это случится: она снисходительно усмехнется своим былым шалостям, а мне станет ужасно стыдно. Хотя я не сделала ничего плохого, и стыдиться следует ей. Почему же она разгуливает на свободе, а расплачиваться приходится мне? Потому что ее свобода — свобода сильных, а моя вина — вина всех беспомощных и беззащитных, всех неудачников. Я люто ее ненавидела.

Но не торчать же здесь весь вечер. Я вытерла лицо влажным бумажным полотенцем, поправила макияж. Надо идти и быть сильной.

Когда я подошла к столику, все ели кисло-сладкую рыбу, запеченную целиком, вместе с выпученными глазами. Они едва заметили мое возвращение, поскольку горячо спорили о культурном империализме Соединенных Штатов. С ними сидел еще один человек — лысоватый мужчина с грустными глазами и волосами песочного цвета. Звали его, как я вскоре поняла, Сэм. Представить меня, естественно, никто не потрудился.

Я сидела и слушала, как они, будто шариком для пинг-понга, перебрасываются доводами, стараясь заработать очки в свою пользу. Решалась судьба страны. Будет ли это национализм с налетом социализма или социализм с напетом национализма? На стороне Дона была статистика, на стороне Артура — гражданское рвение.

Сэм имел склонность теоретизировать; выяснилось, что раньше он учился на раввина. Марлена выносила окончательные суждения. Вот человек, который всегда прав, подумала я. Ее самоуверенность затмевала даже дидактизм Артура. Все очки были в ее пользу. Когда-то она работала на фабрике, и это до чертиков восхищало всех остальных. Со мной никто не разговаривал, хотя, казалось бы, Артуру все-таки следовало упомянуть о моей книге. Но он этого не делал, наверное, из соображений самозащиты: боялся что-либо говорить, пока сам не прочитает; мне он не доверял. Поэтому единственным моим собеседником была печеная рыба, давно превратившаяся в голый хребет и голову.

— Давайте закажем печенье с предсказаниями, — предложила я с натужной веселостью. — Обожаю их, а вы? — Артур с ми ной человека, вынужденного потакать балованному ребенку, попросил принести печенье. Марлена посмотрела на меня с презрением.,

Я решила взять быка за рога. И бросилась в омут с головой.

— Кажется, мы ходили в один скаутский отряд, — сказала я.

Марлена рассмеялась.

— А, скаутский отряд, — она махнула рукой, — кто туда только не ходил.

— Я была Гномом, — продолжала я.

— А я толком и не помню кем, — ответила Марлена. — Ничего в голове не осталось. Разве только, как после занятий мы с девчонками прятались в раздевалке и звонили кому попало по церковному телефону. Спрашивали: «У вас холодильник работает?» Люди отвечал и: «Работает», — а мы в ответ: «Ну так увольте его!» А кроме этого, ничего не помню.

Я хорошо помнила эту игру: меня в нее никогда. не принимали. Поразительно, что обида не прошла до сих пор. Но еще противнее то, что Марлена не узнала меня. Как несправедливо: то, что было настолько унизительно для меня, ее вовсе не затронуло.

Принесли печенье. Дон с Артуром не обратили на него внимания, а остальные разломили. «Вас ждет новая любовь», — прочитала я. Сэму сулили богатство, а записка Марлены гласила: «Почти всегда самое лучшее — быть самим собой».

— У меня точно чужое, — сказал Сэм.

— Не знаю, не знаю, — отозвалась Марлена, — ты у нас известный подпольный капиталист. — Похоже, они знакомы ближе, чем я думала.

— Мое предсказание тоже неправильное, — сказала я. То, что получила Марлена, больше подходило мне. «Самое лучшее — быть самим собой», — скреб душу тихий, гаденький голосок, очень похожий на голос совести. Собой-то собой, но которой? Даже если я и решусь, страшно представить, как все ужаснутся.

— Что с тобой было? — спросил Артур, когда мы вернулись домой.

— Не знаю, — ответила я. — Если честно, мне эта Марлена не слишком понравилась.

— Зато ты ей понравилась, и очень, — сказал Артур. — Она сама мне сказала, пока ты была в туалете.

— В первый раз? — спросила я.

— Нет, — ответил он, — кажется, в третий.

Благодарю тебя, господи, за туалетные кабинки, подумала я. Это единственное место на земле, где еще можно спокойно подумать и помолиться. О чем же я молилась, всем сердцем? О том, чтобы Марлена провалилась в унитаз.

Не прошло и недели, как Марлена, Дон, а следом за ними и Сэм буквально переселились в нашу квартиру. Марлена стала платоническим идеалом Артура. Она не только обладала умом, который он мог уважать, но и превосходно готовила, главным образом — вегетарианскую пищу. У Дона с Марленой было двое маленьких детей, и Артур — тот самый Артур, который забил нашу спальню всеми мыслимыми и немыслимыми средствами контрацепции, следил, чтобы я принимала противозачаточные таблетки, брюзжал, если меня от них рвало, и зеленел всякий раз, когда узнавал о задержке, — теперь, казалось, молча осуждал меня за бездетность.