Мадам Оракул
Шрифт:
У бара ко мне подошел какой-то мужчина.
— Вы мадам Оракул? — осведомился он.
— Это название моей книги, — ответила я.
— Название потрясающее, — сказал он. — А книга — ужасная. Ошметки XIX столетия. Гибрид Рода Макъюэна и Калила Гибрана.
— То же говорит и мой издатель, — заметила я.
— Вижу, ваша поэма имеет успех, — продолжал мужчина. — Расскажите, каково это — быть известным плохим писателем?
Начиная сердиться, я огрызнулась;
— Опубликуйте что-нибудь, тогда и узнаете.
— Эй, — улыбнулся он, — полегче. Ну да неважно. У вас потрясающие
Тут наконец я на него посмотрела. Тоже рыжий, с элегантными вощеными и закрученными вверх усами и острой бородкой. Длинный черный плащ, гетры, белые перчатки, трость с золотым набалдашником и цилиндр, украшенный иглами дикобраза.
— Мне нравится ваш цилиндр, — сказала я.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил он. — Это мне одна знакомая сделала. Есть еще перчатки в комплект, но в них я все время к чему-нибудь прицепляюсь — к безработным в очереди, дохлым собакам, нейлоновым чулкам, всякому такому. Это моя униформа. Пойдемте ко мне домой?
— О, никак не могу, — отказалась я. — Но все равно спасибо.
Мужчина в цилиндре нисколько не расстроился.
— Можете, по крайней мере, зайти на мою выставку. — Он протянул слегка запачканное приглашение. — Вернисаж нынче вечером. Это всего в паре кварталов отсюда; потому-то я и вломился сюда к вам без приглашения — до смерти надоело у себя.
— Ладно, — сказала я, подумав, что большого вреда не будет. Втайне я была очень польщена: мне давно не делали гнусных предложений. Мужчина — или его плащ, кто ж тут разберется — показались мне весьма привлекательными. К тому же было просто необходимо сбежать от газетчика.
Открытие проходило в небольшой художественной галерее «Взлет», а выставка называлась «РАСКВОШКИ».
— Это игра слов, — объяснил мужчина при переходе Янг-стрит. — Гибрид «скво» и «расквашивать», понимаете?
— Думаю, да, — ответила я, разглядывая свое приглашение в свете магазинной витрины. — «Королевский Дикобраз, — говорилось там. — Мастер кон-креативных поэм». И картинка: мой новый знакомый в полном облачении, а рядом — фотография дохлого дикобраза, снятая снизу, так, что были видны длинные передние зубы.
— А как ваше настоящее имя? — поинтересовалась я.
— Это и есть настоящее, — чуть обиженно отозвался он. — Я сейчас официально меняю документы.
— О, — только и сказала я. — А почему именно оно?
— Прежде всего, я роялист, — ответил мужчина. — Балдею от королевы. И подумал, что мое имя Должно это отражать. Знаете, как «королевская почта» или «канадская королевская конная полиция». Кроме того, по-моему, такое имя хорошо запоминается.
— А почему «дикобраз»?
— Мне всегда казалось, что бобр неправильно
выбран национальным символом, — сказал Королевский Дикобраз. — Вдумайтесь: бобр. Дико скучное животное. Такой XIX век; трудолюбие и все прочее.
А знаете, зачем на них охотились? Шкуру, понятно, пускали на шапки — но еще у них отрезали яички. Для парфюмерии. Ну и участь, я вам доложу! А дикобраз, он… что хочет, то и делает. Иглы — это вам не шутки.
И потом, такой странный вкус; я имею в виду, бобры грызут деревья, а дикобразы — сиденья от унитазов.
—
— Грязная пропаганда, — отмахнулся он.
Когда мы пришли, многие уже расходились; снаружи стоял пикет Общества защиты животных с плакатами «СПАСЕМ НАШ ИХ ЖИВОТНЫХ». Экспозиция представляла собой несколько витрин-холодильников, вроде тех, что стоят в супермаркетах, только вместо мороженого и соков внутри лежали дохлые звери. Все они, совершенно очевидно, были сбиты машинами и заморожены в тех позах, в которых найдены. Сбоку, там, где обычно помещается информация о картине — «Композиция № 72,5х9 дюймов, акриловые и нейлоновые трубки», — к экспонатам были прикреплены маленькие карточки с названием животного и места его гибели, а также перечислением имеющихся повреждений. Например: «Енот с детенышем, Дон-Миллз, 401, перелом позвоночника, внутреннее кровотечение» или: «Кошка домашняя, Расселхилл-роуд, перелом таза». Наряду с заурядными кошками, сурками и белками там были скунс, несколько собак, олененок и дикобраз. Имелась даже змея, расплющенная практически до неузнаваемости.
— Ну как вам? — спросил Королевский Дикобраз после того, как мы обошли выставку.
— М-м, — протянула я, — не знаю… Я, в общем-то, не слишком разбираюсь в искусстве.
— Это не искусство, а поэзия, — с легкой досадой поправил Королевский Дикобраз. — Конкреативная поэзия. Я — мастер, возвращающий креативности конкретику.
— В этом я тоже не разбираюсь.
— Это ясно по вашему произведению, — сказал он. — Подобное я бы мог писать ногами. Единственная причина вашей известности — то, что ваши тексты непроходимо старомодны. Боже, люди покупают это, потому что никак не могут угнаться за действительностью. Зеркало заднего вида, выражаясь словами Маклюэна. Новая поэзия — поэзия вещей.Такого, например, еще никто не делал. — Королевский Дикобраз мрачно посмотрел на выход и очередную компанию посетителей с зелеными лицами, толпой покидающих вернисаж. — Это вы понимаете?
— Вы уже что-то продали? — спросила я светским тоном.
— Нет, — ответил он, — но продам обязательно. Надо отвезти выставку в Штаты. А то здесь люди очень осторожны и не любят рисковать. Потому Александру Грэйму Беллу и пришлось отправиться на юг.
— То же самое говорит мой муж, — осторожно сказала я.
Королевский Дикобраз посмотрел на меня с новым интересом.
— Вы замужем, — проговорил он. — Не знал. У вас потрясающе сексуальные локти, в жизни таких не видел. Знаете, я собираюсь устроить выставку локтей — это очень недооцененная часть тела.
— А где вы их возьмете? — поинтересовалась я.
— Где-нибудь, — ответил он и взял меня за локоть. — Идемте отсюда.
Когда мы прорвались сквозь пикет у входа, он сказал;
— Они не поняли сути.Я же не давил зверей, а только переосмыслил их — что в этом плохого?
— Куда мы идем? — спросила я Королевского Дикобраза, по-прежнему державшего меня за локоть.
— Ко мне, — невозмутимо ответил он.
— Я проголодалась, — уклончиво сказала я.