Мадемуазель Берта и её любовник
Шрифт:
— Если бы оно было вдобавок сухим!
Мадемуазель Берта безудержно плакала. Она плакала, как говорится, горючими слезами, а сиделка пыталась ее утешить:
— Успокойтесь, мадемуазель… Вам сделается плохо…
Уверяю вас, ваша рана неопасна. Не надо грустить…
— Дура! — проворчал Мегрэ.
Ибо эта гусыня-сиделка не поняла, что из глаз мадемуазель Берты исступленно текли слезы радости, в то время как солнечный лучик играл на ее простыне.
4
Когда пришел доктор, Мегрэ взял свою шляпу и ушел, не сказав
Вдруг появился малыш Луи. Увидев комиссара, он попытался было сбежать, но тот успел к нему обратиться:
— Я пришел взять реванш… Дайте-ка нам кости, хозяин… Анисовую водку, для месье… Ведь анисовую, а, малыш Луи?.. Начинайте… Три дамы один раз… Полагаю, это будет недостаточно… Что я вам говорил? Три короля!.. Вам спичку…
И без всякого перехода он продолжил, наклонившись к своему партнеру, который старался не потерять над собой контроль:
— Деньги лежали в супнице?
Малыш Луи отрицательно покачал головой.
— Их прикарманил Альбер?
И снова малыш Луи покачал головой, на этот раз более энергично, а затем признался:
— Спасаясь, он побежал по набережным и бросил деньги в Сену…
— Ты уверен?
— Клянусь!
— Тогда зачем вчера приходил некто?
— Потому что он мне не верил…
Мегрэ улыбнулся. Наступила поистине уникальная минута, и не только потому, что стояла весна, светило солнце, на улице Коленкур царила ослепительная атмосфера, а пиво было холодным, но потому, что одно-единственное слово его успокоило.
Он испытывал такое облегчение, что внезапно забеспокоился о страхе, который он еще недавно испытывал.
Теперь он мог действовать открыто. У него в руках были все козыри.
— Кто стрелял?
— Марселец… Именно ему Альбер передал свой револьвер…
И Мегрэ засмеялся, увидев, как его племянник с мрачным видом выходит из № 67-а и направляется на автобусную остановку, расположенную в нескольких метрах от «Занзибара».
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил встревоженный малыш Луи, все еще держа в руке стаканчик с костями.
— Я? Пойду попрощаюсь с твоей сестрой и сяду на поезд.
Мимо проехал автобус, увозя Жерома Лакруа. Мегрэ перешел улицу и на пятом этаже столкнулся с сиделкой, которая собирала свои вещи.
— Моя помощь больше не нужна, — объявила она. — Доктор будет приходить каждый день, да и консьержка станет иногда ее навещать.
В глазах Мегрэ сверкали веселые искорки. Он ходил взад и вперед, словно у себя дома, дожидаясь ухода сиделки. Очень редко когда расследование приносило ему столько удовлетворения, а тем не менее это было дело о ничтожном мошеннике, о котором к тому же он никогда не сможет никому поведать.
Он вспомнил, как отреагировал на письмо мадемуазель Берты в Мён-сюр-Луар.
— Странно, — заметил он, — можно сказать, что оно одновременно и искреннее и неискреннее…
И девушка в красной шляпке, пришедшая к нему на встречу в «Кафе-де-Мадрид», оставила у него точно такое же впечатление. Она действительно боялась,
Тогда почему эта решительная особа осмелилась нарушить деревенский покой бывшего комиссара? И почему она показывала именно ему, а не полиции письма с почтовыми штемпелями Булони и Кале?
Он не сумел сразу понять. Он понимал еще меньше, когда часами наблюдал из окна, как она спокойно делает примерки, словно человек, совершенно не опасающийся никакой мести. Марки, лежащие в фарфоровой чашке, подали ему мысль, и он их проткнул булавкой.
— Почему вы улыбаетесь, господин комиссар?
— А вы?
Теперь они остались одни. Сиделка ушла. До них доносился приглушенный шум улицы вместе с запахом перегретого асфальта, который знаменует собой наступление лета в Париже.
Однако Мегрэ попытался принять суровый вид и произнести грозным голосом:
— Знаете ли вы, что если бы шестьдесят тысяч франков находились здесь или если бы стрелял Альбер, я бы вас засадил в тюрьму?
— Но вы же работали на меня, как это говорится…
— Именно так! Это то, что я понял… Я понял, что вы позвали меня не для того, чтобы защитить себя от Альбера, но чтобы защитить самого Альбера… И если бы вы его любили немножко меньше, то я бы вчера вечером вытащил его из укрытия…
— Я не понимаю, при чем тут моя любовь… — пробормотала она краснея.
— Возможно, вы и не понимаете, но это так. Я размышлял следующим образом: вот молодая решительная особа, которая представляется мне прямодушной. Она старается спасти юношу, попавшего в переплет. Она пытается спасти его, движимая любовью. Итак, я убежден, что если бы этот юноша действительно убил бы, то он вызвал бы у нее отвращение…
— Он поклялся моей жизнью, что стрелял не он, господин комиссар. Впрочем, все это произошло немного и по моей вине. Я знала, что он встречается с моим братом, а тот водит дружбу с сомнительными типами. Альбер так и не нашел работы в Париже и к тому же спешил жениться на мне, вот почему его можно было легко соблазнить. Те другие, которых я даже не желаю знать, оставили его стоять на шухере. Один из них попросил у Альбера револьвер на всякий случай. Когда появилась полиция, они все убежали, бросив револьвер на месте преступления, а по дороге сунули деньги Альберу…
— Я знаю.
— Он прибежал сюда в три часа утра, бледный как полотно, и во всем мне признался. Он уверил меня, что бросил деньги в Сену. Он умолял спрятать его…
— Я знаю…
— Как вы догадались, где он прячется?
— Перво-наперво, я убедился, что в доме нет ни подвала, ни чердака. Затем я заметил, что во время разговора со мной вы порой повышали голос, словно хотели, чтобы вас услышал кто-нибудь еще… Раньше на этаже располагалась только одна квартира… Когда ее разделили на две, то оставили смежную дверь, но сделали ее двойной. Таким образом, с каждой стороны стены есть дверь, а между этими дверьми — пространство… Альбер скрывался там… Только…