Мадонна Семи Холмов
Шрифт:
– Тогда нам все-таки придется ненадолго уехать – только чтобы успокоить вас, – предложила Джулия.
– Но я надеюсь, что вы отошлете нас не слишком далеко от Рима, – добавила Лукреция.
– Дорогие мои, уверяю, что, как только опасность минует, я поспешу снова заключить вас в мои объятия.
Он обнял их и прижал к своей груди.
– Вот вам мой план, милые мои девочки. Лукреции пора нанести визит во владения своего супруга, в Пезаро. В Пезаро вы поедете обе.
Лишь одного человека перспектива покинуть Рим приводила в восторг, и этим человеком
Так что в один прекрасный солнечный день на площади Святого Петра собралась толпа возбужденно болтавших слуг и рабов: они должны были сопровождать кортеж. Джулия объявила, что не может путешествовать без своих парикмахеров, портних и прочих столь необходимых прислужниц, Лукреция, сознавая, как ее люди будут без нее тосковать, также настояла на том, чтобы взять их с собой. Тщетно Джованни Сфорца пытался их убедить, что в тихом Пезаро вряд ли нужна подобная пышность, – женщины его не слушали, и Джованни, мечтавший поскорее убраться из Рима, сдался.
В процессию входила и Адриана со своими священниками и слугами, а Папа стоял на балконе, пока две золотоволосые головки, столь для него дорогие, окончательно не скрылись из виду.
А затем он закрылся в своих апартаментах, чтобы всласть нагореваться. Но горевал он недолго: он перешел к действиям, то есть тщательно рассмотрел сложившуюся политическую ситуацию и пообещал себе, что сделает все возможное, чтобы ее разрядить, дабы возлюбленные его девушки поскорее вернулись.
Чем дальше они отъезжали от Рима, тем, к удивлению Лукреции, улучшалось настроение Джулии.
– Можно подумать, – в конце концов сказала Лукреция, – что ты рада избавиться от святого отца.
– Какой смысл лелеять свою тоску? От этого тоскуешь еще больше. Давай постараемся забыть, что мы теперь изгнанницы, мы изгнаны из нашего любимого города, от нашего святого отца. И постараемся извлечь из нашего нынешнего положения максимум удовольствия.
– Это будет непросто, – ответила Лукреция. – Ты заметила, как он загрустил?
– Он – самый мудрый человек в Риме, – заверила ее Джулия, – и скоро найдет способ избавиться от печали. Именно он научил меня так относиться к жизни. Скоро он снова будет весел, поэтому постараемся развеселиться и сами.
– Да, ты права, он действительно именно так смотрит на жизнь, – согласилась Лукреция.
Они двигались к северу, через весь «итальянский сапог», и в каждом городе люди сбегались поглазеть на путешественников. Они таращили глаза на двух златокудрых красавиц в богатых платьях, на малышку Лауру, и перешептывались в восхищении – слухи о том, что и эта малышка, и Лукреция – дочери самого Папы Римского, дошли и сюда.
Они вывешивали приветственные знамена, а сеньоры городков закатывали в честь путешественниц пышные приемы. Здесь, в провинции, как-то не верили, что Александра лишат сана, и полагали
Настроение Джованни Сфорца улучшалось соответственно расстоянию, отдалявшему его от Рима. Он приобрел новый статус, богатство, он даже стал чем-то вроде возлюбленного, о котором так мечтала Лукреция, а она, в свою очередь, полагала, что даже счастлива в супружестве, – Лукреция, как всегда, старалась видеть в жизни лишь хорошие ее стороны.
Джованни прямо распирало от гордости при виде развешанных в его честь флагов и от того, что богатые сеньоры, которые всегда смотрели на него свысока – как, например, Урбино, – оказывали ему теперь почести.
Джованни наконец-то осознал, какие привилегии он получил, породнившись с Борджа, и стал нежнее относиться к жене и всячески старался ее порадовать, а поскольку она с готовностью принимала все, что могло ее порадовать, в течение всего путешествия между ними царила полная гармония.
Сфорца выслал инструкции своим слугам в Пезаро: он желал, чтобы на этот раз его приветствовали куда пышнее, чем обычно, – пусть путь их будет усыпан цветами, знамена вывешены, а по прибытии поэты должны будут прочесть стихи, специально написанные в честь его и его супруги.
Так что дорога через Апеннины прошла не только без происшествий, но и с большой помпой, а посему он поздравил себя с тем, что жена его не только красавица, но и дочь, что бы там ни происходило, по-прежнему самого могущественного в Риме человека.
Она заслужила быть принятой в Пезаро с надлежащим триумфом.
Лукреция и Джулия потрудились накануне въезда в город вымыть свои роскошные волосы, Лукреция намеревалась также надеть расшитое золотом платье и украсить волосы драгоценной сеткой.
Она лежала подле мужа, думала о предстоящем дне и вспоминала ту страсть, с которой муж ласкал ее во время всего путешествия, – она и не предполагала, что он на такое способен. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – чтобы он проснулся и снова занялся с нею любовью.
Потом она принялась размышлять о том, что сейчас происходит в Риме: оправился ли отец от свалившихся на него невзгод? Джулия, казалось, совсем не горевала по поводу долгой разлуки, хотя наверняка понимала, что Александр ищет утешения у какой-то иной женщины.
Странно, что Джулию это совсем не беспокоит. Но, возможно, оно и к лучшему, потому что, если бы она волновалась, она бы чувствовала себя несчастной, а поскольку Папа все равно искал бы утешения, нет ничего дурного в том, что Джулия ведет себя спокойно. Поднялся ветер, и она услыхала, как по крыше застучали дождевые капли.
Дай Бог, чтобы наутро тучи разогнало!
– Джованни, – прошептала она, – ты слышишь? Ветер…
Джованни, конечно, не красавец и не похож на возлюбленного ее мечты, но она всегда была готова к компромиссам. Она с готовностью наделила его и красотой, и качествами, которыми он не обладал, и видела его таким, каким хотела бы видеть.