Мадонна Семи Холмов
Шрифт:
Она, прекрасно знавшая мужчин, понимала Чезаре, и стремилась заставить его забыть все остальные амбиции, кроме одной: завладеть ею, Санчей. Оба они были людьми в данном вопросе весьма опытными, и опыт обещал им обоим большие наслаждения. Они танцевали и обменивались взглядами, ясно говорившими: «Зачем откладывать? Зачем терпеть еще дольше?»
– Вы именно такой, каким я вас себя представляла, – сказала Санча.
– А вы – такая, какой я надеялся вас увидеть, – ответил он.
– Я все думала, когда нам с вами удастся переговорить
– Люди были правы, когда называли вас самой красивой женщиной в мире.
– Люди были правы, когда говорили, что в вас есть нечто пугающее.
– Так вы меня боитесь?
– Ни один мужчина не способен меня испугать, – засмеялась она.
– Неужто все они были к вам добры?
– Да, всегда. С того дня, как я произнесла первое свое слово, все мужчины были добры ко мне.
– И неужели вам не прискучили представители моего пола, если вы знаете их так хорошо?
– Все мужчины чем-то отличаются друг от друга – это я твердо усвоила. Возможно, поэтому я нахожу в каждом из них что-то забавное…
– Не нужна мне никакая армия, – говорил Чезаре. – Мне нужны сыновья… Законнорожденные сыновья. Я мечтаю сбросить кардинальское облачение, я ненавижу его и все, что с ним связано.
Санча села на постели, длинные распущенные волосы прикрывали ее наготу. Синие глаза сверкали. Она хотела отвлечь его от горьких мыслей, заставить снова заниматься любовью. Да неужели горечь, злоба, гнев для него важнее, чем я? – думала она. Что же он за человек, если может, лежа со мною в постели, думать о своих амбициях?
Она взяла его руки в свои и улыбнулась:
– Я не сомневаюсь, что все твои желания, Чезаре Борджа, сбудутся.
– Ты, что, ведьма?
Она медленно кивнула и рассмеялась, поддразнивая его розовым язычком.
– Да, Чезаре Борджа, я – ведьма, и обещаю, что все у тебя будет: и армия, и жена, и законные наследники.
Он поглядел на нее: наконец-то ей удалось привлечь его внимание к себе, пусть даже и этим предсказанием, а не своим телом.
Ее глаза расширились:
– Один из вашей семьи должен принадлежать церкви. И этот человек – малыш Гоффредо. Почему бы не малыш Гоффредо?
Он опустился на колени возле постели, взял ее за плечи и заглянул в синие глаза.
– Да, – сказала она. – Вот и нашелся ответ на все вопросы. Нас разведут, маленький Гоффредо наденет кардинальскую мантию, а Санча и Чезаре сочетаются браком.
– Ради всех святых! – воскликнул Чезаре. – Отличный план!
А затем схватил ее в объятия и расцеловал.
– Надеюсь, господин мой станет любить меня не меньше, когда я стану его законной супругой, – засмеялась она. – Мне говорили, что римляне гораздо больше любят любовниц, которых они себе находят сами, чем жен, на которых их женят.
– Так бывает, но не всегда! – воскликнул он. – Но для начала ты должен сам сказать, что хочешь стать моим мужем…
И она откинулась на
– Чезаре, – прошептала она голосом, полным блаженства, – в тебе сила десятерых мужчин.
Лукреция попросила у отца аудиенции. Александр с беспокойством разглядывал дочь: она побледнела и казалась очень несчастной.
– Что случилось, дорогая моя? – спросил он.
Она опустила взгляд. Она ненавидела лгать ему, но не могла заставить себя сказать правду.
– Я плохо себя чувствую, отец… В воздухе Рима чума, и, мне кажется, ее дуновение задело и меня. Вот уже несколько дней я чувствую лихорадку.
Его прохладная, унизанная кольцами рука легла на ее лоб.
– Моя бесценная! – пробормотал он.
– Я прошу вашего прощения за то, что собираюсь попросить у вас нечто, что вы отнюдь не желали бы мне даровать… Мне необходима перемена климата, и я бы хотела ненадолго съездить в Пезаро.
Воцарилось молчание.
Ее муж должен сейчас быть в Пезаро, думал Папа, а брак дочери нравился ему все меньше и меньше. Но Лукреция выглядела такой печальной, и ему бы хотелось доставить ей немного радости…
Она упорно смотрела вниз, на красную бархатную подушечку, на которой покоились ее колени.
Она чувствовала себя ужасно, словно маленькая девочка, неспособная разобраться в своих мыслях и ощущениях. Она ненавидела Санчу – ее ярко-синие глаза, ее резкий смех, ее познания, особые познания.
Санча относилась к Лукреции как к ребенку, и Лукреция понимала, что она так и останется ребенком во всех житейских делах, пока не сумеет разобраться в своих собственных чувствах. Но она также знала, что не в состоянии видеть Чезаре и Санчу вместе, что она ненавидит и глупое бахвальство и недальновидность Гоффредо, и смешки прислужниц Санчи.
В последние недели она часто думала о Пезаро, и вот как-то отправилась в апартаменты Санчи, потому что знала, что непременно застанет там Чезаре – в последнее время его можно было отыскать только там. И это по-настоящему терзало ее.
А в Пезаро, маленьком Пезаро, окруженном горами, глядящемся в голубое море, она будет жить с мужем и вести себя как подобает настоящей жене. В Пезаро она станет другой, такой, какой хотела бы быть.
Пальцы отца перебирали ее локоны, она слышала его голос, нежный, любящий – кажется, он ее понял:
– Моя дорогая доченька, если ты желаешь отправиться в Пезаро, то ты туда и отправишься.
Александр вызвал к себе сына.
– Чезаре, у меня есть для тебя новости!
Александр чувствовал себя неловко, но новости не требовали отлагательств, а сейчас, когда Чезаре так увлечен Санчей – в этом Александр был твердо уверен, – он отнесется к известию спокойней, чем при других обстоятельствах.
– Да, святой отец?
– Джованни возвращается домой.
Александр быстро обнял сына за плечи: он не хотел видеть, как наливаются черной кровью его щеки, как лютой злобой загораются глаза.