Мадонна в меховом манто
Шрифт:
– Вы не обиделись на меня?
Я совсем опешил. Несколько мгновений, теряясь в догадках, не знал, что и ответить.
– Нет, - наконец выдавил я.
– По-моему, для этого не было причин.
Голос ее показался мне знакомым. Целыми днями простаивая перед ее портретом, я изучил ее лицо, если можно так сказать, наизусть, находил в нем тайный смысл, не замечаемый другими. Нет ничего удивительного, что образ мадонны глубоко запечатлелся в моей памяти. Но голос? Где и когда мог я его слышать? Может быть,
Я встряхнул головой, стараясь отделаться от этих мыслей. Нелепо предаваться им, когда она сидит напротив меня.
Женщина заговорила снова:
– Так вы не обиделись? Почему же вы больше ни разу не пришли?
Вот тебе и на! Она и в самом деле принимает меня за кого-то другого. У меня так и вертелся на языке вопрос: «Откуда вы меня знаете?» Останавливал только страх, что, осознав свою ошибку, она тотчас поднимется и уйдет. Пусть длится прекрасный сон. Я не вправе обрывать его на половине, пусть даже ради торжества истины.
Так и не дождавшись от меня ответа, женщина задала мне еще вопрос:
– Ну, а от матери-то вы письма получаете? Я вскочил со стула.
– О господи! Так это вы!
– воскликнул я, схватив ее за руки.
Наконец-то все прояснилось, и я тотчас понял, почему ее голос показался мне знакомым. Она звонко рассмеялась:
– Какой же вы чудак!
И ее смех был мне хорошо знаком. Почему же я не узнал ее сразу? Странно, что портрет заслонил собою образ реальной женщины.
– Но вы совсем не походили тогда на свой портрет… - промямлил я, оправдываясь.
– Как вы можете знать? Вы даже не взглянули на меня.
– Нет, почему же? Я смотрел.
– Может быть, и смотрели, но только старались меня не видеть.
С этими словами она высвободила свои руки.
– Я так и не сказала своим товарищам, что вы меня не узнали. А то они посмеялись бы над вами!
– Очень вам признателен!
Она задумалась. По лбу ее пробежало облачко.
– И вы по-прежнему хотите, чтобы у вас была такая мать?
– спросила она вдруг серьезным тоном.
Я не сразу понял, что она хочет сказать. Но, когда наконец догадался, поспешил ответить:
– Конечно… Конечно… Очень даже хочу.
– Вы и тогда так сказали.
– Вполне возможно…
Она опять рассмеялась:
– Но ведь я не гожусь вам в матери. Разве что могла бы быть вашей старшей сестрой!
– Сколько же вам лет?
– О таких вещах дам не спрашивают. Ну, да уж так и быть, скажу. Двадцать шесть! А вам?
– Двадцать четыре.
– Ну вот, видите! Вполне могу быть вам старшей сестрой.
– Да.
Воцарилось молчание. А мне так много хотелось ей сказать. Выложить все, что накопилось на душе. Но в голову не приходило ничего хорошего. Она сидела молча, глядя перед собой. Одна рука ее покоилась
– У вас очень холодные руки, - сказал я.
– Что ж, согрейте их.
Я заглянул в ее властные, решительные глаза. Она, видимо, не находила ничего дурного в том, чтобы протянуть свои руки мужчине, с которым впервые разговаривает. В голову мне снова полезли всевозможные сомнения. Стараясь от них избавиться, я перевел разговор в другое русло.
– Право, мне совестно, что я не узнал вас. На выставке вы были такая веселая, я бы даже рискнул сказать, насмешливая, полная противоположность портрету… Подстриженные волосы. Короткое узкое платье. И походка быстрая, стремительная. Трудно было угадать в вас серьезную, задумчивую и даже немного грустную мадонну, изображенную на портрете. И все-таки странно, что я вас не узнал… Вероятно, я витал в облаках.
– Да, похоже, что так. Я приметила вас в первый же день, когда вы появились на выставке. Вы ходили со скучающим видом и вдруг остановились перед моим портретом. Вы так внимательно и долго его рассматривали, что возбудили всеобщее любопытство; признаться, я подумала вначале, что мой портрет напоминает вам кого-то из близких. Вы приходили каждый день. Естественно, что я заинтересовалась. Несколько раз я становилась рядом и вместе с вами рассматривала свою работу. Но вы ничего и никого не замечали. Если и смотрели иногда на особу, нарушавшую ваше одиночество, то все равно не узнавали. В этой вашей отрешенности была какая-то огромная притягательная сила…
И вот однажды я решила заговорить с вами. Заинтересовалась вами не только я, но и мои коллеги-художники. Они тоже подзадоривали меня… Но лучше б я не затевала того разговора. С тех пор вы ни разу не появлялись на выставке.
– Я боялся стать посмешищем, - проговорил я и тут же пожалел о своем признании. Мои слова могли ее обидеть. Но опасения оказались напрасными.
– Это вас оправдывает.
– Она внимательно посмотрела на меня, как бы желая убедиться, тот ли я человек, за которого она меня принимает, и спросила:
– Вы здесь один?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, что у вас здесь никого нет… Что вы одиноки… Духовно одиноки… Бывает такое состояние, - понимаете?
– Понимаю… Все понимаю… Да, я один… Совершенно один… И не только здесь, а вообще на свете… Я одинок с самого детства…
– И я одинока, - произнесла она грустно и вдруг сама взяла меня за руки.
– Одинока так, что впору повеситься. Одинока, как бездомная собака.
Она крепко сжала мои пальцы и, чуть приподняв их, резким движением опустила на стол.