Маэстро
Шрифт:
– Джарлакс не одобрит, если я сделаю ее своей любовницей. Ты это хотел сказать? – без обиняков осведомился Громф.
Бениаго придал лицу невинное выражение, даже развел руками, словно в растерянности.
Но Громф все понял и расхохотался: его позабавила мысль о том, что ему угрожает это жалкое существо в фальшивом облике рыжеволосого человека.
– Джарлакс отнесется к этому так, как я прикажу, да и к любому другому моему поступку тоже, – объявил Громф, пожалуй, излишне бесстрастным голосом. – Ах да, жена Дзирта. Я до сих пор не думал о хорошенькой Кэтти-бри в таком ключе… однако спать
– В мире Джарлакса существует много такого, чего ты пока не понимаешь, – предупредил Бениаго. – И поскольку теперь это и твой мир, тебе, возможно, следует начать понимать.
– А тебе, возможно, следует быть умнее и следить за языком.
Бениаго снова поклонился:
– Я всего лишь хотел проинформировать тебя, архимаг.
– Да, разумеется. – Громф снова посмотрел в сторону Охранного острова, потом вдаль, на материк, и при этом негромко мурлыкал, как будто обдумывал что-то. – Кэтти-бри, – протянул он. – Хорошенькая Кэтти-бри. – Громф обернулся к Бениаго, и гримаса недовольства исчезла с его лица. – Нет, я не думал о ней в таком ключе, верховный капитан. Но теперь, возможно, подумаю. Возможно, мне стоит потратить некоторое время и переспать с ней, хотя бы для того, чтобы посмотреть на реакцию Джарлакса.
– А Дзирт? – пробормотал Бениаго, и вид его нахмуренного лица доставил Громфу превеликое удовольствие. Все-таки он поставил на место этого глупца.
– Кто? – презрительно усмехнулся Громф и, не дожидаясь ответа, удалился.
– Я дразнила тебя, но мне не следовало этого делать, – сказала Пенелопа Кэтти-бри вечером того дня, когда женщины сидели вдвоем на краю кровати в палатке Кэтти-бри и Пенелопа расчесывала густые золотистые волосы младшей подруги. – Твои чувства искренни, и, поделившись ими со мной, ты доверила мне нечто большее, нежели…
– Я сама дала тебе повод, – перебила ее Кэтти-бри. – Мне не следовало осуждать тебя. Я просто не понимаю.
– Ты придаешь интимным отношениям между мужчиной и женщиной больше значения, чем я, – заметила Пенелопа.
Кэтти-бри ухватилась за щетку, чтобы та не царапнула ей кожу, обернулась и серьезно посмотрела на собеседницу.
– Ты принижаешь себя? – спросила она.
– О нет! – возразила Пенелопа. – Ведь это не соревнование в добродетели. Мне лично все равно, ценит кто-то другой подобные вещи или нет, если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Значит, ты высмеиваешь мою склонность к морализаторству?
– Разумеется, нет!
– Ты говоришь, что я придаю большое значение любви, а потом утверждаешь, что это ерунда.
– Вовсе нет! – уверенно произнесла Пенелопа. – Таковы твои ценности, и я их уважаю.
– Как же ты можешь их уважать, если для тебя заниматься любовью с посторонним, чужим мужчиной – это мелочь?
– Я этого никогда не говорила.
– Но ты это подразумевала!
Пенелопа отодвинулась и кивнула, все это время прямо глядя на Кэтти-бри; казалось, она честно пыталась понять, а может быть, размышляла, каким образом лучше выразить свои мысли.
– Так в твоем понимании ценно именно само это… интимные отношения с мужчиной?
– Допустим, это имеет
– А если бы ты не была женой Дзирта, ты жила бы в воздержании?
Кэтти-бри хотела ответить, но сжала губы и выпрямилась, нахмурившись и глядя перед собой. Вопрос Пенелопы застиг ее врасплох.
– Если бы я не была влюблена… – неуверенно произнесла она.
– Но ты ведь могла бы влюбиться в кого-то другого?
– Я не могу себе это представить.
– Но разве ты когда-то не любила Вульфгара?
Кэтти-бри резко втянула воздух сквозь зубы: Пенелопа задела чувствительную струну. Действительно, некогда она считала, будто влюблена в Вульфгара, и он был единственным мужчиной в ее жизни, кроме мужа, с которым она когда-либо делила ложе.
– Я думала, что я… – начала она, но Пенелопа подняла руку и помешала ей продолжать.
– Вульфгар был влюблен в тебя, – сказала Пенелопа. – В этом не может быть сомнений. Ты не сожалеешь?..
– Да! – вырвалось у Кэтти-бри, затем она добавила: – Нет! – и беспомощно пожала плечами.
– Мне кажется, для тебя дело не в самом факте близости. И я уверена, что многие согласятся с тобой. Скорее, это вопрос честности и душевной цельности. Нет ничего более личного для мужчины или женщины, чем воспоминания о подобных моментах, и поэтому отдавать себя следует лишь тому, кому доверяешь безгранично.
– А скольким мужчинам доверяешь ты? – спросила Кэтти-бри довольно резко.
– Если я не придаю такого огромного значения занятиям любовью, как это делаешь ты, то не из-за отсутствия уважения к себе, моя дорогая. – Пенелопа из всех сил пыталась скрыть назревающий гнев. Ей почти удалось сохранить добродушный тон. – Нет, «придавать значение», «ценить» – боюсь, это неподходящие слова. Мне не следовало их использовать. – Она увидела, что Кэтти-бри внимательно слушает, хотя еще и не созрела для откровенности. Но в глазах Кэтти-бри Пенелопа заметила интерес, и у нее возникло чувство, что весь этот разговор задел чувства Кэтти-бри гораздо сильнее, чем должен был. «Что-то здесь неладно», – подумала она. – Речь идет не о «ценности», – продолжала Пенелопа. – Наверное, для тебя связь между плотской любовью и, так сказать, моралью гораздо теснее, чем для меня.
– Связь с душой, – поправила ее Кэтти-бри, но Пенелопа лишь отмахнулась:
– Нет, не так! Нет, я не отделяю физическое от духовного. Однако между стремлением к новизне и приключениям – и распутством есть существенная разница.
– А может быть, эта разница – лишь вопрос того, в каком виде ты желаешь предстать перед другими людьми?
Кэтти-бри произнесла эти слова вполне безобидным тоном, но с таким же успехом она могла бы дать Пенелопе пощечину.
– Ты хочешь наставить меня на путь истинный? – бросила Пенелопа. – Я же сказала тебе, что моя позиция в этом вопросе никоим образом не связана с самооценкой. Я не нуждаюсь в душеспасительных беседах.
Кэтти-бри открыла рот, чтобы ответить, но Пенелопа перебила ее:
– И не желаю ничего слышать. Мы с тобой друзья, и я хотела бы, чтобы мы и дальше оставались друзьями.
Кэтти-бри отвела взгляд. Пенелопа заметила, что в уголках ее огромных глаз выступили слезы.
– Я тебя не осуждаю, – мягко произнесла Пенелопа. – Точно так же, как божества, которым мы поклоняемся, – это вопрос личного выбора каждого, и, если ты не причиняешь никому страданий или вреда, нет ни хорошего, ни дурного…