Маэстро

Волкодав Юлия

– Я не могу! Ладно, голос, связки. Но эмоции! Где я тебе эмоции на два выступления возьму? – говорил он каждый раз.

Месяц назад Агдавлетов получил Заслуженного артиста Республики, и теперь им поступало в два раза больше предложений, немного подняли ставку. Но все, что происходило до и после концерта, Мопсу категорически не нравилось. Во-первых, Марату нельзя было давать деньги на руки – он их моментально спускал. Основные расчеты с артистами происходили в Москве, в Госконцерте, но за всякие «договорные», дополнительные мероприятия они получали гонорар и на местах. Не важно! В Москве ли, на гастролях ли, Марик умудрялся за несколько дней спустить все до последнего рубля. Закатывал пир горой для всего коллектива, водил всех в рестораны, покупал Алле французские духи или еще какой-нибудь дефицит, обнаруживавшийся в магазине при гостинице. А во-вторых, Мопсу не нравилась Алла. С появлением этой девушки Марик как с цепи сорвался. Чем они занимались

в номере до рассвета Левон Моисеевич, конечно, догадывался, не первый день жил на свете. Но порой Марик удивлял и его. Три дня назад эти двое устроили вечер поэзии! В четыре часа утра! Они по очереди залезали на табурет (взрослые люди!) и декламировали стихи Евтушенко! Левон Моисеевич сам слышал! Нет, он не подслушивал под дверью, он пошел разбираться со своим артистом после настойчивых жалоб дежурной по этажу на шум в номере. И застал финал поэтического вечера – хоровое исполнение отрывка из поэмы «Братская ГЭС».

Словом, молодые развлекались, а Левон Моисеевич только молился, чтобы ночные кутежи не мешали работе и не стали достоянием газет. С его точки зрения, Марат и так позволял себе слишком много. Но приглашение на концерт к юбилею Октябрьской революции в Кремль им уже поступило, а это означало, что пока что претензий к певцу у власти нет. Хотя бы это радовало.

– Тебя уже ждут на репетиции, – проворчал Мопс, махнул рукой и вышел из номера.

Алла и Марат переглянулись.

– Может, все-таки сходишь за меня? – притворно простонал Марат. – А я еще часик посплю.

– И не надейся! – фыркнула Алла. – Меня твой цербер живьем съест. Давай одевайся. Пойдем служить большому искусству.

* * *

Уезжавшим из Союза, как нам тогда казалось – уезжавшим навсегда, разрешалось взять с собой только двадцать килограммов груза, два небольших чемодана. Из всего годами нажитого добра приходилось выбирать самое ценное и самое практичное, что может пригодиться на новом месте. Логично было взять теплые вещи, сапоги, какую-то кухонную утварь. А я набивала сумки безделушками, которые когда-то, в прошлой жизни, покупал мне Марик: фарфоровыми статуэтками, польскими шкатулками, бижутерией, флакончиками духов. Ерундой, которую жители СССР доставали неимоверными усилиями и которая в капиталистических странах продавалась на каждом углу. Но я не могла расстаться с вещами, несущими отпечаток Марата.

А Марат очень любил делать подарки. Он приезжал с гастролей, открывал чемодан, и оказывалось, что его одежда скомкана и забита куда-нибудь в угол, а все остальное место занимают гостинцы. Если мы с ним шли в ресторан на гастролях, то с нами шел весь коллектив. А это, включая Мопса, одиннадцать человек! Марату очень скоро дали собственных музыкантов, и он считал своим долгом всех кормить, поить. Хотя все получали суточные и зарплату! В Москве мы тоже редко сидели где-то вдвоем. Кто-нибудь обязательно узнавал Марата, подсаживался, находились какие-то общие знакомые, друзья. Словом, пир горой, куда бы мы ни пришли. И опять за все платил Марик. Хорошо помню, как мы отмечали чей-то день рождения и с нами за столом сидели сразу три классика советской песни: семейная чета Антохиных и Трифоновский, тоже очень известный композитор, в те времена весьма востребованный. А тут надо понимать, что композиторы и поэты в те времена были очень состоятельными людьми, они получали авторские отчисления за каждое исполнение песни в эфире, за каждую напечатанную пластинку. Трифоновский ездил на шикарной черной «Волге» и то только потому, что образ советского композитора не позволял ему купить «мерседес». Он там же, за столом, рассказывал, что ему предлагали по знакомству, и он очень хотел этот «мерседес». Но вовремя понял, что выпадет из роли. И даже в такой компании за всех платил Марат. Не потому, что был самым богатым. И никто его не заставлял, разумеется. А потому что ему так хотелось. Такой вот зов души.

Понятно, что деньги у него не задерживались. Сколько бы концертов он ни спел, какой бы гастрольный тур ни откатал, какую бы внушительную сумму в кассе Госконцерта ни получил, через неделю, максимум две, он опять ходил без гроша в кармане. Жил то у Кигеля, то у меня, так и не придумав ничего с собственной квартирой, а потом опять уезжал на гастроли.

Мне кажется, он один был такой, уникальный, из той звездной плеяды. И Ленька Волк, и Андрей Кигель деньги считать умели. Кигель их вообще как будто притягивал, делал из воздуха. Ходили слухи, что он пел по три, а то и четыре концерта в день. Понятно, что какие-то из них обязательно оказывались «левыми», но у власти никогда не возникало к нему ни малейших претензий. Лене везло меньше, но тот никогда не чурался никаких заработков. Хорошо помню, как в девяностые по российским каналам крутили рекламные ролики, где он нахваливал какие-то ботинки.

Не сомневаюсь, что и при Советах он находил способы заработать. А честный и принципиальный Марик то швырялся деньгами, то сидел на хлебе и воде.

* * *

Марату казалось, что еще немного – и он заснет прямо так, стоя. Заслуженный артист РСФСР Марат Агдавлетов уснул, стоя в очереди за зарплатой. Кому рассказать, не поверят. А между тем очередь двигалась еле-еле: с утра в Госконцерте получали деньги сразу пять коллективов, в том числе и его собственный. Марат приехал прямо из аэропорта, ночь прошла в самолете, которому долго не давали посадку, и они добрых полчаса кружили над Москвой, сжигая топливо и ожидая разрешения приземляться. Марат надеялся, что хотя бы столица встретит его хорошей погодой – от снега и беспросветной серости за окном он чертовски устал на гастролях по Уралу. Но нет, Москва тоже оказалась стылой, простуженной и угрюмой.

А в Республике сейчас градусов двадцать тепла, с тоской думал Марик, прижимаясь к холодной стене. Махнуть домой, что ли? Бабушку с дедом проведать. Рудика. Рудольф, закончивший консерваторию, еще летом вернулся в родные края. Заявил, что хватит с него столицы. И песенок тоже хватит. Если Марику приспичит, приедет за новыми шлягерами. Ну или Рудик их ему по почте высылать будет. А вообще-то он планирует заняться серьезной музыкой, не всю жизнь же за итальянцами эстрадный ширпотреб переписывать. Рудик мечтал о собственной опере по мотивам народных сказок! И Марат не сомневался, что дома, в Республике, его инициативу встретят с распростертыми объятиями. Это здесь, в Москве, он просто один из многих выпускников уважаемого учебного заведения. А на родине он продолжатель музыкальной династии, честь и гордость семьи.

– Марат Алиевич, вот здесь распишитесь. – Тетенька в окошке сунула ему ведомость.

Марик вздрогнул, выныривая из собственных мыслей, поставил автограф. Глянул на столбик с суммой. Ого! Почти две тысячи рублей. Солидно! Машину можно купить. Ну он и работал почти месяц, двадцать концертов! А правда что ли купить машину? Чего он безлошадный? Вот только водить он не умеет, а учиться некогда.

Пачку денег он положил во внутренней карман дубленки. И поплелся ловить такси. Еще один довод в пользу машины, не придется все время думать о транспорте. В метро ему спускаться давно нет никакой возможности – узна`ют и разорвут на части. Слава Агдавлетова бежала впереди него, ему порой казалось, что в стране остался только один Марат. Однажды они с Аллой стояли в очереди на колесо обозрения в парке Горького. Марат «замаскировался»: кепка с длинным козырьком, надвинутым на глаза, темные очки. Маскировка прекрасно работала, его никто не узнавал, они покатались на двух или трех аттракционах. Но Алла, что-то ему возбужденно рассказывая, слишком громко обратилась к нему по имени. Девушки в очереди услышали, обернулись – и всё… Полчаса отбивался, раздавал автографы, в итоге они так и не попали на колесо обозрения, чуть ли не сбежали из парка.

Словом, метро исключалось. Марат поймал такси, попросил довезти его до «Останкино» и притулился на заднем сиденье, надеясь хоть десять минут подремать. Неизвестно, насколько затянутся съемки – в «Останкино» сегодня записывали очередной выпуск передачи «Встреча с песней», в которой должен был принять участие Марик. Можно было бы отказаться, попросить, чтобы его перенесли на следующий раз. Но Марат прекрасно понимал, что отказываться от телеэфиров нельзя ни в коем случае. Гастроли, туры, концерты – это все замечательно, но телевидение и радио обладают поистине волшебной силой, тиражируя твое творчество в невиданных масштабах. К тому же редактор передачи, красивая и еще вполне молодая Оленька, умудрялась проталкивать в эфир те песни, которые предлагал Марик. Тогда как большинство редакторов хотели от него «Весеннюю песенку», «Любовь земную» и еще несколько шлягеров, уже в зубах у Марика навязших. Ему все время хотелось петь что-то новое, а не повторять в сотый раз за месяц одно и то же. Так что Оленьку и ее передачу Марат ценил очень высоко. Настолько высоко, что ехал на съемки, когда больше всего хотелось рухнуть в постель и наконец-то выспаться.

В раздевалке телецентра Марик оставил дубленку, по школьной привычке сунув шапку в рукав, переобулся в запасные туфли, которые принес в пакетике. Не только из уважения к останкинским уборщицам – зимние ботинки, увеличиваясь в кадре, смотрелись совсем уж огромными и несуразными. Узкие концертные туфли хотя бы визуально делали ноги более изящными. Да, он форсил. В последние годы все больше: рубашки с вышивкой, блестящие лацканы пиджаков. Артист должен быть красивым, привлекательным. Особенно если за тобой всегда бежит толпа восхищенных девчонок, а под дверью квартиры ты каждый день находишь цветы и открытки. Правда, Кигель с ухмылкой утверждал, что букеты предназначались ему, просто девочки не знали, что в квартире одного известного певца живет другой известный певец. Оба смеялись, но оба понимали, кто настоящий любимец женщин.