Мафия
Шрифт:
– Делай что хочешь… За что дядю Сашу!.. У-у-у…
– Дядя… по опергруппе, – ехидничает хозяин.
Двое, отряженных с Томиным, возвращаются.
– Признался? – спрашивает один из них отца.
– Врет пока. Ну соври, соври, откуда твой родственник был?
– С Киева. Грех на тебе, хозяин! – Сажин даже всхлипывает.
– И кому товар возили?
– Звали дядя Миша.
– Где встречались?
– Да какая разница… последнее время – на Котельнической набережной.
– Врешь! Шлепну я тебя, ментяра.
– Хозяин, ты неправ! Ты ошибаешься, хозяин!
Морда
– Давайте брюнета, – командует он.
Мордята вводят Томина, по знаку отца освобождают его от пут.
– Дядя Саша! – вскакивает Сажин.
Восторженные объятия.
– Хрен с вами, давайте выпьем! – решает Морда.
Томин растирает руки, Вася, ухмыляясь во весь рот, тащит на стол водку.
Ардабьев с женой бродят по городу.
И по тому, как они смотрят друг на друга, как держатся, можно безошибочно заключить, что Вероника не устояла на своей рационалистически-порядочной позиции. Помолодела, расцвела, переживает вторую весну.
Оба счастливы, заново открывают для себя окружающее и радуются всему.
Валентинов на «рабочем месте»: на людной вечерней улице у газетного стенда. К нему бочком протирается девушка, сует деньги, Валентинов что-то ей объясняет. Девушка отходит, приседает возле телефонной будки, завязывая шнурки кроссовок, и одновременно выуживает из-под будки небольшой пакетик.
Ее поглощает толпа, Валентинов провожает взглядом спешащую фигурку и вдруг видит Ардабьева. Радость преображает его усталое равнодушное лицо. Бросив свой пост, он кидается за Ардабьевым.
Тот смотрит на остановившего его человека сначала с недоумением, потом с испугом. Неужели это старый друг?
– Володька! Не узнал? Плохо выгляжу, да? Димка Валентинов! – и долго трясет протянутую руку. – Освободился!.. Встретились!.. Володька!
Прохожим они мешают, и Валентинов тянет Ардабьева к стенду.
– Как я рад, Володька!
– Я тоже, – неискренне выдавливает Ардабьев.
– Мы с ребятами сколько тебя добром поминали, что нас не потянул!
– За что же? Вас я… угощал только.
– Да скажи ты, что мы покупали какой химикат или чем тебе помогали, – и амба, через соучастие та же статья! – Без перехода Валентинов впадает в уныние: – А ребята скололись. Женю весной схоронили, Колю недавно.
Все это из прошлой жизни, которую Ардабьев отринул и с удовольствием позабыл бы вовсе, однако известие о друзьях все же болезненно. Он собирается что-то произнести, но Валентинов уже снова радуется:
– Выглядишь ты на тысячу долларов! Как с курорта!
– Да… побыл на свежем воздухе.
Вопрос задан для приличия, по облику Валентинова без того ясно, что к чему. Но он хватается за возможность излить душу.
– Володя, милый, говорить больно! Я же был умный человек, три языка знал, хотел кем-то стать… Володя, я теперь подонок. Связался с блатными. Я у них грязь, тряпка для ног… Да, старик, я подонок. Уличный торговец, работаю за дозу для себя. Продал десять, одиннадцатая моя. Чтоб отключиться. Володя,
Последние фразы слышат подошедшие парни – высокий и коротышка, – грабившие пенсионера. Дергают Валентинова за рукав:
– Отец, ларек работает?
– Давайте, давайте.
У парней в руках большой потертый кошелек. Вместе с деньгами в нем лежат стариковские очки в металлической оправе. Их парни выбрасывают, Валентинову отдают требуемую сумму.
– Под урной и за той водосточной трубой, – сообщает он, где взять пакетики с наркотиком.
– Видал? – говорит Ардабьеву. – С чужими кошельками приходят. При себе товар держать нельзя, эти ограбят. А то милиция застукает. Надо прятать. Рассую, рассую, потом вздремну – и опять сюда дежурить. Продал – бежишь отдать деньги… С вечера забалдеешь, чтоб забыться, в полчетвертого три будильника… Тося ушла… Весь день на ногах, как бездомная собака… А способности были, три языка… – Валентинов приостанавливается: его осеняет: – Володя, ты один можешь спасти! Пяток солидных людей подберу, сам буду разносить. Себе да им – раз плюнуть. Как заживем!
Ардабьев отшатывается:
– Я это дело отрезал. Все!
– Ну?! Я просто… преклоняюсь! – Валентинов рад за друга, но со своего плана не сбит. – Ты молодец! Ты, только мне помоги, а? А то околеваю!
Ардабьев вырывает свой рукав из пальцев Валентинова и уходит.
Тот смотрит ему вслед и потом жестом словно стирает с лица надежду.
Парни, зарядившись и повеселев, возвращаются к Валентинову.
– Отец, – говорит коротышка. – Не боишься, что кто-нибудь выследит, куда прячешь?
– Какое умное дерьмо! – глумится в ответ Валентинов. – Против умников средство есть: на десять захоронок две с крысиным ядом. Один я знаю, где что. Валяй выслеживай, нарвешься. Страшная смерть. Боли адские и судороги!
Валентинов изображает мучительные конвульсии.
Туча-тучей приходит Ардабьев домой, молча ложится на диван.
Из кухни на стук двери появляется Вероника. Ардабьев не открывает глаз и не шевелится, хотя слышит ее шаги. Вероника присаживается у него в ногах, испытующе смотрит на мужа. Наконец он разлепляет губы.
– Кажется, я никогда не найду работу…
– Пока это нормально – в твоем случае. Ну-ка вставай! Скажи «Добрый вечер», сними ботинки, мой руки и ужинать!
Ардабьев поднимается, но заразиться бодростью жены ему не удается. «Добрый вечер» звучит грустно, а в передней он переобувается понуро.
– Володя, чем сегодня хуже, чем вчера?
– Валентинова встретил. Помнишь Димку?
Она помнит:
– Который с гитарой. И что?
– Торгует наркотиками… – Жена изменяется в лице, и он добавляет торопливо: – Нет-нет, случайно встретились! На него страшно смотреть.