Мафусаиловы хляби
Шрифт:
– Могу я подождать его здесь? – спросила Дарья.
– Ждите... Может, кофе вам налить?
Охранник жалостливо глядел на нее. На нее все в поселке теперь глядели так же – с жалостливым любопытством. Дарья была уверена, что каждый пытался примерить на себя ее незавидную роль, представить, что бы сам чувствовал и делал на ее месте. И одновременно благодарил бога, что произошло это с ней, а не с ним.
– Спасибо, не нужно, - Дарья посмотрела на часы, которые показывали начало восьмого, - А можно мне пока… погулять по школе? Я сама, знаете ли, училась здесь когда-то…
Охранник
Дарья огляделась. Школа была, с одной стороны та же, а с другой – совершенно другая. По мере того, как охранник в своей клетушке за стеклом поднимал рычажки рубильников, такой родной утренний полумрак озарялся трещащими под потолком лампами.
Лестница на второй этаж все там же, но подле нее ни Ленина, ни фонтанчика, ни шаткого столика, за которым сидела когда-то баба Надя, оберегая от школьных хулиганов заветную клавишу звонка, ни самой бабы Нади, ни звонка. Пол расходящихся на три стороны коридоров был когда-то с подъемами и скатами, словно повторяющими естественный ландшафт, а теперь выровнялся и сверкал свежей плиткой.
Дарья поднялась на второй этаж. В прошлый раз она почти ничего не видела перед собой, сразу ворвавшись в кабинет директора, а теперь с каким-то облегчением поняла, что и здесь все изменилось до неузнаваемости. Новые двери, новые стены, никаких деревянных полов. В актовом зале, где когда-то не было ничего, кроме деревянного же помоста и Ленина, теперь стояли ровные ряды кресел, сцена с огромным белым прямоугольником экрана, осветительное оборудование и проектор. За актовым залом, вместо Красной комнаты, теперь находился школьный музей, а под ним табличка: «Зав.музеем Лизовская Анна Геннадьевна».
«Боже…»,– изумилась Дарья, шаря глазами по табличке, - «Она не только жива, но и продолжает работать?! Сколько ей тогда было? Пятьдесят? Уж точно, не меньше…».
Она вернулась в актовый зал и подошла к большому стенду, напоминающему архаичную доску почета. Там красовался весь школьный штат. Около десятка учителей, несколько методистов, два охранника и… два знакомых лица. Анна Геннадьевна и Олег Иннокентьевич.
Геннадьевна была без очков (видать, линзы), но все та же, узнаваемая, хоть и постаревшая. А вот Олег Иннокентьевич… Она долго всматривалась в его лицо, пытаясь понять, тот ли это молоденький физрук или она просто хватается за соломинку? Крупное, щекастое лицо, торчащая щеткой надо лбом густая чернявая шевелюра, пиджак и галстук на крепкой, бычьей шее. Вроде бы ничего с общего с субтильным юношей в голубом трико… Но что-то неуловимое… Или ей это только мнится?
Дарья вернулась на первый этаж, выдавила улыбку наблюдающему за ней охраннику и стала спускаться по все той же, выложенной белым мрамором лестнице. В гардероб. Сердце тут же начало скакать и сбоить. Она закрыла глаза. Вот-вот широкие мраморные перила должны оборваться… Но разрыва не было. Через несколько секунд Дарья глухо вскрикнула, наткнувшись на стену, и открыла глаза.
– Я не могу там включить, - послышался сверху извиняющийся голос, - свет на лестнице включается из гардероба…
Когда-то это был просто широкий, бездверный проем ведущий к большому подземному
Все в ней моментально потухло. А ведь будь на месте эта решетка, Дарья знала бы, куда идти. Перегрызла бы ее зубами, если, конечно, охранник отказался бы ее отпереть…
Глава 3
– Есть какие-то новости? – директор пропустил Дарью вперед, вошел следом в свой кабинет и щелкнул выключателем. Серенький рассвет за окном снова потемнел, откатившись на час назад.
Дарья покачала головой, села на предложенный стул и приняла в руки кружку растворимого кофе, к которому уже начала привыкать. Олег Иннокентьевич был в явном замешательстве от повторного визита. Повесив пальто в шкаф, он сел в свое кресло и, прокашлявшись, затянул стандартную успокоительную речь:
– Не стоило ей, конечно на окраину выходить. Лес там с виду светлый, приветливый, но стоит сделать лишний шаг… Впрочем, не теряйте веры… Ноябрь – не приговор, ведь морозов пока не было…
– Как давно вы здесь работаете? – прервала его Дарья.
– О-о… столько не живут, - улыбнулся он, - Сразу после института. Через два года буду отмечать жемчужный юбилей, если, конечно, можно свадебные даты использовать в трудовом стаже.
– Вы меня совсем не помните?
– спросила Дарья и, видя его затруднения, подсказала, - …Чибис.
Олег Иннокентьевич уставился на нее, нахмурил брови, губы его шевелились.
– Да… ша? – вдруг, спотыкаясь, пробормотал он, и глаза его расширились то ли от потрясения, то ли от удивления. Дарья вполне допускала и то, и другое. Он умолк и застыл в настороженном ожидании.
– Это я…, - Она облегченно улыбнулась, - Я до последнего не была уверена, что это вы. А ведь вы… когда-то спасли мне жизнь…
– Вот дела…, - Олег Иннокентьевич шумно выдохнул и провел рукой по густой щетке волос. Они на мгновенье прижались к голове, но тут же снова встали дыбом, - Невероятно…
– Тоже не буду утверждать, что вы совсем не изменились…
– Как ты… вы…? – он умолк.
– Я этого не планировала, - Дарья вздохнула, - Семейные неурядицы. Приехала к маме, чтобы пережить… И вот…
Глаза снова оплыли слезами, и она, по-детски кривя рот и хватая им воздух, разревелась. Олег Иннокентьевич некоторое время растерянно и ошарашенно глядел на нее, потом вышел из-за стола и прижал ее голову к своей белой рубашке.
– Тише… Тш-ш-ш…, - шептал он совсем как тогда, в том жутком подземелье, и Дарья заревела еще громче. И от жалости к себе, и от внезапного облегчения, что появился рядом кто-то, кто может по-настоящему ее понять. Мать не в счет. Во-первых, она в больнице, а во-вторых, с самого начала всю вину справедливо возложила на Дарью. Напрямую она, конечно, этого не говорила, но это и не было нужно. Ее взгляд был красноречивее любых слов.