Маг и его кошка. Изнанка гордыни
Шрифт:
– Нет, – Уго почувствовал, как крупные капли пота поползли вниз по позвоночнику. Он ненавидел этого человека, но сейчас куда сильней ненависти был страх. С беспомощной досадой он перевел взгляд на балестру в своей руке. Игрушка, глиняные пули. Ничего не стоит против человека. Был бы аркебуз [10] …
И разве поможет аркебуз, если враг прибегнет к магии, как в прошлый раз?
Дар Хозяйки, и только он, сможет защитить Уго раз и навсегда.
– Ну ладно, тогда, пожалуй, отнесу это в храм на неделе. Пусть дознаватели
10
Аркебуз – тяжелый арбалет, имеющий ствол и предназначенный для метания пуль.
Уго проводил северянина взглядом, потом посмотрел на тушку лисы в своей руке. Пальцы с такой силой смяли тонкие косточки, что те сломались с жалобным хрустом. С внезапной яростью Уго замахнулся и ударил тельце о камень.
Плеснувшие на лицо кровавые брызги привели его в чувство. Он свистнул Фьюте и заторопился. Надо было звать посвященную и братьев. Немедленно!
Франческа
Уже поздно, надо бы готовиться ко сну. Огонь свечей дрожит на невесть откуда взявшемся сквозняке, прыгают пятна теплого света, пляшут на пожелтевших страницах в мурашках черных буковок. Ужасно скучная книга – от сухого и нудноватого языка клонит в сон, герои кажутся горсткой паяцев. Бумажные куклы, бумажные страсти.
Я несправедлива к автору. Не роман скучен, но мои мысли далеки от подвигов славного сэра Тристана.
Как можно думать о книгах, как вообще возможно думать о чем-то ином, кроме моего открытия?
Знаю, что стала страшно рассеянной, это подметила даже сеньора Скварчалупи. Бьянка хихикает, делает большие глаза и рассуждает о том, как укрепляет разлука истинные чувства. Я не спешу оспорить слишком прозрачные намеки.
Пусть считают, что я влюблена и страдаю в разлуке. Так безопаснее.
Истинная причина моих тревог влетает в комнату и с требовательным писком кружит под потолком.
Венто. Я по-прежнему зову его Венто. Слишком странно называть стрижа Риккардо даже в мыслях.
Но я знаю его настоящее имя.
И не знаю, что делать с этим открытием. Как случилось, что Риккардо стал черным стрижом? К кому мне обратиться за помощью? Никто никогда не поверит в эту безумную историю. Я бы сама ни за что не поверила.
Так бывает только в сказках.
– Что случилось? – спрашиваю я у птицы и высыпаю из шкатулки нарезанные кусочки бумаги с начерченными на них буквами.
Так мы общаемся. Я задаю вопросы, он собирает ответы из букв. Поначалу я надеялась таким образом убедить отца. Показать ему, что душа Риккардо живет в птице. Но потом вдова Скварчалупи застала нас за этим занятием и сказала, что я «хорошо натаскала» своего питомца. И я поняла – не выйдет. Никто не поверит. Нужны иные, серьезные доказательства.
– Что случилось, малыш? – повторяю я, раскладывая буквы, но стриж не спешит составлять из них слова, словно позабыл о нашей придумке.
– Хочешь, чтобы я пошла с
Он падает мне на плечо. Это означает согласие.
Я иду по ночному коридору за крылатым проводником. Темно, безлюдно, замок спит, спят слуги. Должно быть, от этой тишины и безлюдности я ощущаю, как в груди нарастает безотчетная тревога, и уже понимаю – случилось или вот-вот случится что-то плохое.
Мы спускаемся в подвал Кровавой башни. Там темно и тихо. И пусто.
– Риккардо? – зову я, уже понимая, что никто не откликнется.
Откликается Венто. В его голосе я слышу плач и просьбу о помощи.
– Ты знаешь, куда увели Риккардо? Покажешь мне?
Он приводит меня на конюшню. Как жаль, что я не догадалась захватить плащ! По Вилессам гуляет октябрь – если днем еще тепло, то ночи сыры и промозглы. Но что-то в поведении стрижа говорит – нет времени возвращаться в комнату. Медлить нельзя.
Повезло хотя бы, что на конюшне никого, кроме конюха, который спит в углу на стоге сена.
Страшно ехать куда-то одной, на ночь глядя, но разве можно поступить иначе? Брат рассчитывает на меня! Он ждет помощи и он совсем один. А все потому, что я – трусливая дрянь. Испугалась, что мне не поверят, и даже не пыталась убедить хоть кого-то в своем открытии.
Воровато оглядываясь, седлаю Звездочку и стараюсь не думать, как покину замок.
Все получается само собой. На внутренних воротах отчего-то нет стражи, внешние приоткрыты, караул бессовестно дрыхнет. Так-то радетельно они несут службу! И за что отец только платит им жалованье, если любой может войти или выйти из замка ночью?
Когда вернусь, непременно скажу отцу. Пусть накажет лентяев.
Ночь смотрит в спину голодными глазами, она глубока, как воды горного озера, холодна и тревожна. Долгий путь по горным тропам. Венто упрашивает поторопиться, но страшно гнать лошадь в темноте. Я не лучшая наездница.
Дорога приводит к храму Последней битвы. Спешиваюсь. Снизу октагон, как уродливый вырост на теле холма.
Зачем я здесь одна? Разве не разумнее пойти к отцу, поднять тревогу?
Разумнее, но я боюсь. Боюсь услышать в ответ, что это не мое дело. Любой, кто хоть немного знает моего родителя, первым делом предположил бы, что Риккардо увезли по его приказу.
Снова и снова убеждаю себя, что отец здесь ни при чем, что он не причинил бы вреда брату, не важно, безумен тот или нет. Убеждаю и сама себе не верю.
Если эти страхи оправданны, смогу ли я хоть как-то помочь Риккардо? Не знаю.
Оставляю лошадь и поднимаюсь по еле заметной тропке. Подол намок от росы, одуряюще пахнет дудником, и восьмиугольная громада встает мне навстречу чернильно-черным силуэтом на фоне неба в искрах звезд. Невольно вспоминаю слова Элвина, что раньше здесь было святилище Черной. Стриж дрожит на плече. Мне кажется, я слышу, как бьется его сердечко.
Из-за дубовой двери, окованной медью, доносятся голоса, выводящие гимн во славу Гайи. Слов не разобрать, но узнаю мелодию и облегченно выдыхаю. Гимн встающему солнцу. Странно слышать рассветные пения в ночной тиши, когда время последней службы давно миновало, но как-то легче от того, что внутри добрые квартерианцы.