Маг и кошка
Шрифт:
Балкис подхватила Антония под мышки и потащила к лесу.
Лев, лежа на боку, пытался отмахнуться от муравья, но не удержался и повалился на спину. Муравей запустил жвала в его грудь. Хищник взревел от дикой боли, поднял задние лапы, принялся лягаться. В сторону отлетел кусок панциря муравья, а потом и он сам. Однако при этом в его жвалах остался большущий кусок львиного мяса. Стеная от боли, лев попробовал перекатиться на живот, чтобы встретить и отразить очередную атаку врага, но муравей ловко проскользнул между лапами противника, ринулся на запах крови и принялся кусать и рвать края раны, зияющей в груди льва. Захрустели ребра, и вскоре муравьиные жвала
Но Балкис этого не видела. Ее тревожило совсем другое.
— На помощь! — крикнула она, забыв о какой бы то ни было предосторожности. — Помогите мне — все, кто только слышит меня! Мой любимый умирает!
Она опустилась на колени рядом с истекающим кровью Антонием, прижала ладонь к его сердцу, услышала, как неровно оно бьется, и с тоской и страхом осознала, как сильно на самом деле она любит его.
Глава 23
— Какая чепуха! — послышался скрипучий голосок. Балкис перестала рыдать и обернулась, изумленно вытаращив глаза.
— Видала я дохлых рыб, дохлых крыс и дохлых ящериц, барышня, — продолжал звучать странный голос, — и уверяю тебя, что тот мужчина, над которым ты так жалобно причитаешь, не похож ни на кого из них — ни на рыбу, ни на крысу, ни на ящерицу, и если на то пошло — на дохлого он тоже мало смахивает.
Балкис не в силах была вымолвить ни слова. Голос принадлежал… птице!
— Что же до того, что он — твой возлюбленный, — невозмутимо продолжала птица, — то это единственное, чем можно оправдать твое неразумное поведение. Вот мы, птицы, на счастье, от такого застрахованы, зато мне не раз случалось видеть, как неразумно поступают глупые бескрылые, как все они превращаются в сущих остолопов.
Птица была необычная — с удивительно яркой окраской: зеленая, с большим кривым красным клювом, красными лапками и красной ленточкой вокруг шеи. Балкис помотала головой и мысленно внушила себе: «Если ты умеешь говорить по-кошачьи, то почему бы и птице не разговаривать?»
— Что ты знаешь о любви, птица?
— Вполне достаточно, чтобы сказать: любишь его, так стань близка с ним и покончи с этим раз и навсегда! — строптиво ответила птица. — И говорить-то не о чем!
Балкис густо покраснела и вернулась взглядом к Антонию. К ее радости, он начал дышать ровнее, приоткрыл глаза и заморгал. На его груди краснели четыре глубокие кровавые царапины, оставленные когтями льва, а на щеке темнел синяк. О, как он пострадал, пытаясь защитить ее! Охваченная страхом за его жизнь, Балкис осторожно просунула руку под рубаху Антония и ощупала ребра.
— Ага, послушала моего совета! — хрипло каркнула птица. — Ну вот, она уже ласкает его!
Балкис зарделась еще гуще и бросила:
— Займись своими делами, презренная птица, а людям оставь человеческие!
— Ах, какая деловая нашлась! — пискнула птица и покачала головой. — Так, стало быть, у тебя с ним общие дела, только и всего? Ну, тогда тебе не стоит думать о замужестве!
— Молчи! — крикнула Балкис. Ее бросило в жар. Она была уверена, что щеки
— А я думала, ты и не спросишь меня об этом, — чуть удивленно отозвалась птица. — Конечно, мозгов у меня маловато, потому и знаю я не слишком много — но сдается мне, что если ты поможешь единорогу вытащить из дерева рог, то он, пожалуй, согласится отвезти твоего приятеля туда, где ему окажут помощь.
— Единорог? — встревоженно воскликнула Балкис. — Бедняга! Я бы рада ему помочь, но как я могу бросить Антония?
— Ничего, не помрет, — беспечно отозвалась птица. — Тебе же не о жизни его, а о здоровье печься надо. А лично я бы больше за твое сердце переживала, чем за его здоровье, — как бы оно у тебя не разорвалось из-за пустых хлопот.
Балкис прикусила язык и не ответила очередной дерзостью. Верно, птица вежливостью не отличалась, но была явно наделена здравым смыслом и, похоже, действительно знала, где можно было найти подмогу. Раны Антония сильно кровоточили, но гораздо сильнее девушку пугало другое: не пострадали ли от удара львиной лапы внутренние органы. Однако тревога немного отступила, и Балкис решила еще немного порасспрашивать птаху-пересмешницу:
— Что ты за птица?
— Давай-ка лучше я у тебя спрошу, что ты за девица, если умеешь исчезать и появляться в разгар сражения?
— Просто я — мастерица прятаться, — ответила Балкис, гадая, много ли успела увидеть птица. — И еще я — настолько же кошка, насколько и девушка.
— Вот уж удивила! — фыркнула птица. — Что ж, встречались мне очень многие женщины, которые куда как больше смахивали на кошечек.
— Ответ за ответ, — напомнила птице Балкис. — Имя за имя.
— Что-то не помню, чтобы ты назвала мне свое имя, — буркнула птица.
— Знай же, что меня зовут Балкис, а теперь назови себя!
— Называют-то меня по-разному — вы же, бескрылые людишки, и называете, да только боязно мне как-то произносить эти названия… Боюсь, не выдержат твои нежные ушки. Ну да ладно. Есть одно, более или менее приличное — «сидикус». Только не вздумай употреблять его ради власти надо мной, потому что это — не мое личное имя, а имя всего моего рода. Я — птица сидикус.
— Я бы сказала, что тебе бы больше подошло название «птица нелепая», — язвительно проговорила Балкис. — Хорошо, я последую твоему совету и очень надеюсь, что мне не придется об этом пожалеть.
— Побереги его голову, — буркнула птица сидикус, — и свое сердечко.
— Если с ним что-нибудь случится, ты побереги свою шею, — процедила сквозь зубы Балкис и сама удивилась тому, почему так дерзит, но тут же вспомнила, как кошки должны относиться к птицам. Как же не сердиться, когда твоя добыча сидит рядом и так огрызается и хамит! — Охраняй его как следует, птица сидикус, потому что если он умрет до того, как вернусь, я перекушу жареной дичью!
— Гляди не одичай потом совсем! — фыркнула птица, но явно занервничала.
Стегоман оставил долину позади и летел над пустошью, когда Мэт заметил троих путников, шагающих на север.
— Вижу очередных местных осведомителей, — сообщил он дракону.
Стегоман вздохнул, пошел по спирали вниз и приземлился за грудой больших камней. Мэт спрыгнул на землю, обошел скалы и, выйдя на дорогу, столкнулся с тремя мужчинами.
То были дюжие молодые горцы в выцветших рубахах и штанах из домотканой ряднины. Вид у них был угрюмый, и они все время о чем-то спорили.