Маг-крестоносец
Шрифт:
Калиф сидел на троне, испепеляя гонца взором. Несчастный гонец отполз назад, низко склонил голову. Сердце его бешено колотилось. Наконец владыка Персии резко кивнул и сказал:
— Благодарю тебя за то, что все мне верно рассказал. Ступай теперь. — Он перевел взгляд на начальника гвардии. — Пусть его накормят и уложат отдохнуть.
Гонец пробормотал, запинаясь:
— Я... б-б-благодарю тебя, о...
— Благодари Аллаха, а не меня. Ступай. Гонец торопливо поднялся и поспешил к дверям. Калиф сидел, опустив голову. Лицо его стало грозным. К нему опасливо приблизился визирь, Али бен Оран.
— О Свет Мудрости, мы должны защитить твоих подданных от этих страшных всадников!
Калиф
— Воистину должны. Более того: мы должны изгнать их из тех земель, которые они уже захватили. Созови моих полководцев и все войска.
Визирь дал знак слуге. Тот развернулся, поклонился и бегом выбежал из зала.
— Отправь на захваченные земли лазутчиков, — велел визирю Сулейман, — и призови моих чародеев. Пусть лазутчики увидят глазами, а чародеи с помощью волшебства узнают, что это за мерзавцы, откуда пришли и зачем.
Али поклонился.
— О мой повелитель, все будет исполнено.
Когда девочке Балкис исполнилось пятнадцать лет, умер Людвиг. Грета начала таять на глазах с того самого дня, когда шла за гробом мужа, которого хоронили в церковном дворе. Балкис шла рядом с ней. Она тоже очень горевала об отце, но еще больше переживала за свою мачеху. Когда они вернулись в хижину. Грета так горько вздохнула, словно пожелала, чтобы ее душа улетела следом за душой Людвига, и опустилась на стул с таким видом, будто твердо решила больше никогда не вставать.
Тревога, охватившая Балкис, сменилась страхом. Ведь она уже осиротела однажды, и ей вовсе не хотелось снова пережить такое. Она принялась хозяйничать: развела огонь в очаге, повесила над ним чайник, принесла теплый платок и заботливо укутала им Грету. Старушка посмотрела на девочку с улыбкой, в которой блеснула искорка жизни, и сказала:
— Благослови тебя Бог, детка.
Так прошло полгода. Балкис работала по дому и трудилась в огороде, а Грета все сидела и молилась, да пересказывала знакомые ей истории из Библии — те, которые знала наизусть, столько лет посещая церковь по воскресеньям. Эти истории утешали ее, утешали и дарили уверенность в том, что она снова встретится с Людвигом в Раю. Она так страстно желала поскорее встретиться с ним, что угасала день ото дня, и гораздо скорее оказалась бы в Раю, куда так страстно стремилась, если бы Балкис своей любовью не возвращала ее к жизни. По вечерам они вдвоем сидели у огня и Балкис читала отрывки из Библии, которых Грета никогда не слышала. Старушка улыбалась и купалась в заботе и любви девочки, которую вырастила.
Но даже любовь Балкис не смогла надолго удержать Грету в мире живых. Когда начал таять снег и на ветвях деревьев зазеленела первая листва, Грета рассталась с миром. Она умерла на стуле у огня, держа в руках Библию. На губах ее играла умиротворенная улыбка. Балкис шла за ее гробом по церковному подворью в сопровождении немногочисленных друзей.
На похоронах она ловила на себе дерзкие взгляды парней и зябко ежилась. Потом парни частенько наведывались к Балкис в сопровождении матерей и сестер, чтобы поболтать с девушкой и утешить ее в горе. Но Балкис замечала, как гости оценивающе осматривают дом, подсчитывая в уме, сколько стоит добро. Она понимала, что парни интересуются не только ее красотой. И все же она немного радовалась их обществу, потому что в маленькой хижине Балкис было теперь очень одиноко без Греты и Людвига. Некому было ее обнять или любовно пожурить.
И вот, когда апрель окончательно прогнал зимний холод, а май принес цветы и тепло, Балкис уложила самые дорогие вещицы, оставшиеся от ее приемных родителей, в деревянную шкатулку и зарыла ее под корнями дуба. Затем она попросила дерево постеречь зарытую шкатулку и сберечь ее, надела коричневое
Она немного постояла на месте, страшась худшего, но страстного покалывания во всем теле, на счастье, не ощутила. Обрадованная, Балкис-кошка пошла по лесу. Она уходила все глубже и глубже с чащу. Она торопилась, но старалась избегать встреч с волками, дикими кошками и медведями. Она очень надеялась, что до наступления течки сумеет разыскать в лесу женщину-колдунью, о которой со страхом шептались жители лесной деревушки.
Через четыре дня Балкис набрела на маленькую избушку. Избушка стояла далеко от тех мест, куда заходили люди, на небольшой полянке. Трава тут была невысокая, поскольку ее поедали пасущиеся овцы — их было с полдесятка. Избушка была украшена резьбой, при виде которой у Балкис шевельнулись какие-то смутные воспоминания, о наличии которых она и не подозревала, и выкрашена в цвет свежей зелени. Только дверь и ставни были ярко-желтые.
Несколько часов Балкис пряталась в кустах, наблюдая за избушкой. Наконец из дома вышла женщина и занялась работой на грядках, где росли разные травы. В черных волосах женщины лишь кое-где серебрилась седина. Она была стройна и красива и совсем не похожа на ведьму, которая рисовалась Балкис в ее воображении. Не было на женщине платья, расшитого колдовскими знаками — одежда на ней была самая обычная: домотканые блуза и юбка, а на ногах — деревянные башмаки. Единственным необычным в ее наряде был висевший на груди сверкающий кристалл на серебряной цепочке. Женщина, работая, что-то напевала. Балкис с изумлением узнала мелодию — это был церковный псалом!
Женщина нарвала с грядок пучок каких-то трав, ушла в дом и закрыла за собой дверь. Она так понравилась Балкис, что та поспешно приобрела человеческое обличье, но какое-то время все же постояла под деревьями, собираясь с духом для того, чтобы подойти к дому и постучать в дверь. И вот, в то мгновение, когда Балкис размышляла о том, что с ее стороны будет ужасно грубо и нетактично стучаться в чужой дом, дверь отворилась и женщина вышла снова. На этот раз поверх белой блузы она накинула черную шаль.
— Кто бы ты ни была такая, выходи и перестань прятаться!
Балкис от удивления вытаращила глаза, но сделала робкий шажок.
Женщина ее тут же заметила.
— Вот так. Смелее. Иди же! Нечего бояться, что бы ты обо мне ни слыхала. Если, конечно, не желаешь мне зла.
— Не желаю, — ответила Балкис и вышла из тени деревьев. — Если честно, то я ищу защиты от зла.
— Не все ли ищут того же! — с насмешливой улыбкой проговорила женщина. — Ну, иди ко мне, девица, и расскажи мне о своих бедах.
Она повернулась и отправилась к дому. Войдя, она оставила дверь открытой.
Балкис глубоко вдохнула, собралась с силами и пошла следом за женщиной.
Внутри домик оказался таким же хорошеньким, как снаружи. В нем была всего одна комната — футов двадцать на тридцать. У одной стены никакой мебели не стояло, у противоположной стояла кровать, а посередине — квадратный стол и два стула. В нише у камина стояло мягкое кресло, а возле него — низенький столик со свечой. Вместо стекол в окна была вставлена слюда. Да и слюда, конечно, была роскошью для одинокой женщины. При этом окна были занавешены шелковыми шторами с ярким цветочным рисунком. На полу лежал настоящий ковер похожей расцветки. Стены были оштукатурены и побелены. У дальней стены, напротив двери, размещался длинный стол, а на стене над ним висели полки до самого потолка, уставленные банками с наклейками, на которых были написаны разные странные названия — «ясменник», «умбра», «паслен». Со стропил над столом свисали пучки засушенных трав, среди которых Балкис узнала лаванду, тимьян и зверобой.