Маг-крестоносец
Шрифт:
Старик Людвиг так же обрадовался ребенку, как его жена Грета. Но как ни был он рад, он все же послушно обошел все хижины в разбросанной по лесу деревушке, всюду спрашивая, не потерялся ли у кого ребенок. Выяснилось, что никто ребенка не терял, и Людвиг с Гретой этому очень порадовались, хотя и понимали, что рано или поздно родители станут искать девочку. Правда, старики слыхали о том, что, бывало, детей заводили в лес и бросали там. Они приютили малышку и всей душой надеялись на то, что сумеют оставить ее у себя навсегда. Грета прижала ее к груди и проговорила:
— Я назову тебя Лайзель.
Но малышка покачала головой, капризно надула губки и произнесла второе в своей жизни слово:
— Балкис.
Грета
— Пусть будет так, если это твое истинное имя. Будешь зваться «Балкис».
Настоящие родители, естественно, так и не объявились. Девочка подрастала, и Людвиг с Гретой понемногу стали забывать, что она — подкидыш, и считали собственной дочкой. Поначалу в ответ на ласковые разговоры стариков Балкис отвечала только мяуканьем, и это их умиляло. Но когда девочка научилась ходить, порой рано утром или ближе к вечеру она отправлялась на прогулку в лес, чтобы поговорить с деревьями, и старушка Грета, наблюдая за своей приемной дочуркой, была готова поклясться, что слышит, как ели и сосны отвечают девочке.
Прошел целый год, и вот как-то раз Балкис выглянула за дверь и увидела во дворе играющих неуклюжих котят. Ей ужасно захотелось принять участие в их забавах, только похожих на настоящую драку, но она понимала, что уже слишком взрослая для этого. По возрасту она была как бы взрослой кошкой, у которой вполне могли быть свои котята. И все же она затрепетала от непреодолимого желания — ей вдруг безумно захотелось прижать к себе маленькое, теплое, пушистое тельце, ощутить, как котенок тыкается в ее живот маленьким носиком...
— Балкис?
Девочка обернулась и увидела, что Грета озабоченно оглядывается по сторонам.
— Балкис, где же ты?
— Я здесь, мамочка, — ответила Балкис, но с губ ее сорвалось только мяуканье. Она в ужасе опустила взгляд и увидела, что вместо рук и ног у нее — четыре пушистые лапки. Шерсть, покрывавшая их, была рыжевато-коричневая, точно такого же цвета, как домотканое платье, сшитое для девочки Гретой.
— Балкис? — испуганно кричала Грета. — Ну хватит прятаться, детка! Не пугай меня!
— Но я здесь, мамочка, — возразила Балкис, и снова с губ ее сорвалось мяуканье. Она опустилась на все четыре лапки. Сердечко ее испуганно колотилось. — Мамочка, помоги мне!
— Ой, не мешайся под ногами, глупая кошка! — воскликнула Грета и взмахнула фартуком. — Брысь! Мне нужно найти мою девочку! — Старушка выбежала во двор, окликая:
— Балкис! Ну где же ты, моя милая?
Наконец Балкис догадалась, что старушка не признала ее в кошачьем обличье, что она снова превратилась в кошку, которой была так долго. Она отпрыгнула в сторону, убежала в тень, села и изо всех сил задумалась о себе в обличье девочки, о том, что у нее пухлые ножки, маленькие босые ступни...
Взглянув на свои передние лапки, она увидела руки. Облегченно вздохнув, Балкис выбежала из задней двери хижины и побежала вокруг нее, вопя:
— Ма-а-а-а-мо-о-о-оч-ка-а-а!
— Балкис! Вот ты где! — Грета бросилась навстречу дочке, подхватила ее на руки, крепко обняла. — Ох как же ты меня напугала, детка! Никогда не выходи из дома без меня! Никогда так больше не делай, слышишь?!
Балкис, вся дрожа, прижалась к груди Греты и твердо решила, что больше никогда «так делать» не будет — по крайней мере на глазах у Греты.
Обнаружив, однако, что умеет при желании превращаться в кошку, Балкис время от времени это проделывала, но лишь тогда, когда ночью оставалась одна в своей комнатке, или тогда, когда Грета позволяла ей сходить к кустикам на опушке и набрать ягод. Балкис выяснила, что кошка способна забираться под кусты и находить там ягоды, которые были не видны людям.
Когда ей минуло пять лет,
Что же тогда говорить о волшебном ребенке, умевшем превращаться в кошку?
От одной мысли о том, как это может напугать Грету, Балкис становилось страшно. Она прижималась к своей мачехе и горько плакала, а когда Грета гладила ее по головке и спрашивала, что ее так расстроило, Балкис только качала головой и плакала еще пуще. По ночам ей снилось, будто Грета и Людвиг в ужасе смотрят на нее и пятятся, жестами отгоняя зло, а потом бегут прочь из своего домика куда глаза глядят. Балкис с криком просыпалась, и потом Грета по полчаса укачивала и убаюкивала ее, прежде чем девочка засыпала снова.
И хотя Балкис порой не могла устоять против непреодолимого желания прогуляться ночью в кошачьем обличье, она вела себя очень осторожно, чтобы никому не попасться на глаза во время превращения.
Порой к старикам наведывался кто-нибудь из монахов, проживавших в расположенном неподалеку монастыре. Настоятель монастыря считал жителей лесной деревушки своими прихожанами и пекся об их душах. По воскресеньям Грета и Людвиг отправлялись за много миль от своей хижины на мессу, поэтому не имели ничего против того, чтобы и к ним время от времени захаживали монахи. Гость монах разговаривал с ними, рассказывал вести из большого мира, читал отрывки из Библии — из Ветхого Завета, которые в церкви читаются редко. Когда Балкис впервые услышала, как читает монах, ей стало любопытно, и он научил ее тому, как произносить звуки, обозначенные в книге буквами. Девочке вдруг страстно захотелось иметь дома Святое Писание, чтобы прочесть те истории, которых монах не зачитывал вслух. У Людвига с Гретой в доме имелась старинная фамильная Библия, но они хранили ее скорее как семейную реликвию, чем как источник знаний. Как все крестьяне, они были неграмотны. А вот Балкис по вечерам склонялась над страницами Библии и произносила звук за звуком до тех пор, пока они не начинали обретать смысл. Так она обучилась еще одной разновидности волшебства.
Когда Балкис исполнилось четырнадцать лет, с ее телом стали происходить совсем другие перемены, и Грете пришлось рассказать ей о том, что надо делать в пору сложностей, с которыми женщины сталкиваются каждый месяц. В наступившее вскоре полнолуние Балкис захотелось преобразиться в кошку и отправиться на ночную прогулку. Но только она выскочила из окна, как ее объяло дотоле неведомое чувство. Все ее тельце словно иголками закололо, да с такой силой, что с ума можно было сойти. Балкис открыла рот, чтобы жалобно мяукнуть, но из глотки ее вырвался мерзкий, наглый, отвратительный вой — точно такой, какой она не раз слыхала от кошек, живущих на заднем дворе. Балкис снова запрыгнула на окошко и приняла человечье обличье, а потом села на кровать, потрясенная и напуганная.