Маг при дворе Ее Величества
Шрифт:
Мэт вытер пот со лба и перевел дыхание. Над неприятельским станом появилось плотное облако.
Раздался крик. Облако, рассеиваясь, обнажило башню, снова начавшую движение к стене. Сотня бледнокожих, цвета рыбьего брюха, голых по пояс людей тащили ее за собой, мерно, как механизмы, и глядя в пустоту.
Тридцать арбалетов взвыли как один. Оперенные кожей стрелы вонзились в бледные груди тяжеловозов, но те не замедлили шаг.
— Зомби! — крикнул Мэт. — Ходячие мертвецы! Макс!
— Я здесь, маг! — прожужжало
— Сожги их! — приказал Мэт. — Их заждался погребальный костер!
— Будет сделано! — пропел демон, улетая. Миг спустя пламя полыхнуло в рядах зомби. Запах паленого мяса распространился вокруг, доползая до стен. Зомби превратились в горящие свечи, но не прекратили движения, пока не сгорели до костей и пока их кости не рассыпались в прах. Занялась и сама башня. Огонь набирал силу, а настоятельница завела между тем заупокойную молитву. Ее подхватили другие голоса, и вся стена зазвенела пением на латыни.
Мэт глубоко и прерывисто перевел дух.
— Ваше преподобие, сколько еще до рассвета?
— Два часа, — отвечала аббатиса. Мэт кивнул.
— И, может быть, худшее впереди. — Он повернул голову к сэру Ги. — Что они еще придумают?
— От них можно ждать чего угодно, лорд Мэтью. Они не погнушаются никакой подлостью, никаким коварством.
Четверть часа прошло без всяких признаков движения. Мэт ждал, охваченный дурными предчувствиями. Его тревога передалась, вероятно, монахиням, потому что они задергались, зашептались в беспокойстве.
И вот, оно появилось в пятидесяти ярдах от них и засияло: голый фантом в виде патера Брюнела с несколько преувеличенными — местами — формами.
Онемев, в полнейшей тишине монахини вытаращились на него. Потом разразились возмущенными криками.
— Выходи, колдун! — кричала предводительница разбойниц. — Ты, смастеривший эту поганую штуку, покажись, чтобы я могла вынуть из тебя кишки!
Желающих выйти не оказалось. Колдун, видно, был коварный, но не дурак — хотя только дурак мог подумать, что вид голого мужчины может ослабить такой гарнизон. Все, чего он добился, — это вызвал ярость у этих воинственных женщин.
Минутку-минутку... Ярость... Гнев...
— Придержите языки! — Голос аббатисы перекрыл гул возмущения. — Проверьте себя — не гневаетесь ли вы? Держите гнев в узде — или Зло приобретет над вами власть и ослабит силу ваших стрел!
— Но, преподобная матушка! — крикнула главная разбойница. — Как можно это терпеть?..
— Не надо терпеть. Стреляйте во врага — но только защищаясь, а не давая выход ярости. И пусть каждая стрела попадет в цель!
Аббатиса раскрыла планы колдуна. Надо было лишь внушить монахиням, что они защищают себя, и тогда все их бурлящие, оскорбленные чувства очистились для дела.
Однако тут и там еще встречались вспышки гнева, монахини бормотали проклятия и стреляли
— Ступай в часовню, — мягко, но настойчиво сказала аббатиса. — Помолись там за своих сестер.
Монахиня бросила лук и, сложив руки на груди, склонив голову, направилась к лестнице. Аббатиса перешла к следующей гневливой сестре.
В общей сложности дюжина таких удалилась в часовню — самая большая потеря, которую они понесли в ту ночь.
— Видишь, дитя, какова цена гнева, — сказала настоятельница Саессе. — Не позволяй же себе... — Она осеклась, заметив выражение лица Саессы.
Саесса окаменела, так крепко сжав кулаки. Что побелели костяшки пальцев. Губы ее дрожали.
— Фантом похож на одного человека, которого она знала, — объяснил Мэт.
— Да, я знаю его! — Саесса упала на колени, зарылась лицом в ладони. — К стыду своему! Брюнел! Неужели я никогда не освобожусь от тебя?
Лицо настоятельницы стало как бы плотиной, сдерживающей страдание.
— Так вот в чем была твоя слабость, которую я почувствовала. Нет, дитя, не стыдись этого. У каждого из нас бывают падения. Поди в часовню, помолись там от души.
Когда Саесса удалилась, настоятельница пытливо взглянула по сторонам.
— Мы еще не очистились! Кто-то из нас скрывает не менее серьезную слабость. Дочери мои, загляните себе в души! Кто затаил в себе чувство мести, способное вспыхнуть при виде мужчины, прочь отсюда! Вы ослабляете нас в трудную минуту! Сейчас же в часовню!
Но монахини не шевельнулись и только краем глаза поглядывали на соседок. Ни одна из них не пошла к лестнице.
Тем временем фантом исчез, но его сменил другой, движения его были текучи, чувственны. Что-то замерцало у него под боком и, пульсируя, разрослось до человеческого роста. Две фигуры, мужчины и женщины, задвигались вместе в танце, ритм которого был предельно откровенен. Когда фигуры повернулись к ним лицом, Мэт остолбенел: он увидел в одной из них себя, а другая была с длинными золотыми волосами.
— Как они посмели! — крикнула Алисанда. — Что за неслыханная наглость!
От ее слов монахини пришли в движение. Со стены полетели стрелы. Охладив гнев, монахини стреляли, словно выполняя некую миссию.
Алисанда бушевала.
— Это кощунство — представлять меня в таком виде! Это более чем непристойно, это...
— Довольно! — Аббатиса коснулась рукой ее плеча, и Алисанда смолкла, расширив глаза. Аббатиса заговорила с укором: — Ты знала, что в тебе есть эта слабость, но оставалась среди нас. Такая гордыня недостойна и для простой крестьянки, а уж для принцессы она просто непозволительна. Как может народ не уступить Злу, если принцесса закоснела в гордыне, уверенная, что у нее хватает душевных сил.