Маг в законе. Том 1
Шрифт:
Двое…
Вы все-таки идете, хотя и не двигаетесь с места.
Медленно, мучительно медленно приближается полировка стола с двумя слепыми бельмами; с двумя белыми окнами.
С двумя листами гербовой бумаги.
Двумя договорными бланками.
— Прошу вас, госпожа Альтшуллер.
— Прошу вас, господин Друц-Вишневский.
Голос эхом грозы над Чатыр-Дагом прокатывается над головами. Отголоски его еще долго затихают
Но это не так.
Я молчу.
Молчу и смотрю.
Вы сделали свой выбор, и сейчас я снова зажгу перед вами огонь — знакомый и чужой одновременно.
…Ты ведь знаешь закон, Княгиня? — до конца.
Держи.
Держись.
Я все вижу, девочка моя…
Стальное перо без жалости вспарывает нутро чернильницы; тяжелые капли глухо скатываются обратно, стекают с острия, с клинка, которым отворяют жилы, выпуская наружу багровый сок, чернила для той, единственной подписи…
Подпись!
Ослепительно-белый проем окна надвигается, и сквозь исходящий из него неземной свет проступают яркие… буквы? руны? карты? люди?
Да, люди!
Люди в форме.
Воротник лазоревого мундира подбит алым сукном, серебристый кушак с тяжелыми кистями охватывает талию вместо ремня; пуговицы, по шесть в ряд, опять же серебряные, сверкают лихим огнем, бросая отблески на яркую выпушку по обшлагам и борту. На пуговицах вычеканена рука, мускулистая рука с мечом, и две сплетенные руны под рукоятью… и на петлицах тот же символ.
Е. И. В. особый облавной корпус "Варвар".
Люди в форме ровными рядами обступают вас со всех сторон. Смыкается каре, погребая в центре четверых. Но отчего-то буквы-карты-жандармы не спешат вязать руки, тащить на виселицу или в острог. Не бойтесь, я подскажу вам разгадку.
Это не конвой.
Это охрана.
Вокруг вас щетинится лес черных пик за стеной из красных бубновых щитов — и стена эта, этот лес не дают разочарованной мгле сомкнуться, поглотить навсегда вас самих и ваших крестников.
Крестник… крестовая масть… Король Крестовый!.. поставить на всем крест… открещиваться…
…Подписывайте!
Две руки со стальными жалами перьев одновременно падают вниз. Вниз — во внезапно вспыхнувшее под ними пламя.
Пламя, которое зажег я.
Сейчас. Ни мгновением раньше, ни мгновением позже.
Тогда, когда это нужно.
…Подписывайте!
Ваши
— Отлично. Сейчас я заверю ваши подписи; господин стряпчий поставит свою печать; после этого — ваша очередь, святой отец. Как видите, все идет согласно процедуре…
Подпись поставлена. Договор скреплен. Но ненасытное пламя продолжает жадно пожирать ваши руки, жгучая боль ползет все выше, выше — и пальцы невольно сплетаются, ища спасения друг у друга.
В следующий миг еще две ладони опускаются сверху: тяжелая лапа Федора Сохача и узкая, горячая ладошка Акулины.
Рашеля, ты это… ты не бойся, значит. Ладно?
Дядька Друц! я здесь!
Мы с вами.
Так вы и стоите, взявшись за руки — стоите и горите.
Вчетвером.
Пламя разгулялось лесным пожаром, вот уже за ним скрылись ряды бубновых щитов и черных пик, вот уже мгла опасливо ползет из угла обратно — мало ли?
— …Благодарю вас. Ваша отрешенность, прошу к столу…
Руки горят крест-накрест, и еще раз крест-накрест — когда вдруг сверху опускается тень еще одного креста: того, что на груди и на печати у обер-старца из Севастопольского окружного суда.
Тень опускается, обретает плоть, отгораживает от пламени, от жгучей боли — двойным белым крестом, алебастровой броней, одной на четверых. А второй крест, золотой, сияющий, повисает над вашими головами.
Не крест — стропила. Стропила новой крыши, возвдвигнутой над вами князем и иереем, облавным жандармом и судейским обер-старцем.
Вновь стенами встают кругом черные пики и бубновые щиты; вновь мгла отступает в бессилии, растворяется, исчезает.
Вздох облегчения — один на четверых.
Гора с плеч.
Весенний ливень хлещет сверху, чудом проникая сквозь крышу, и вы ловите эту воду пересохшими ртами, судорожно глотаете, не в силах напиться, утолить нестерпимую жажду.
Еще! Еще!
С шипением гаснет пламя.
Вот теперь — действительно все.
— Ну как они? Очнулись?
— А нам теперь что, мундиры дадут? — словно спросонья, бормочет Акулька.
Я грустно улыбаюсь.
Ноябрь 1998 — октябрь 1999 г. г.