Маг в законе. Том 2
Шрифт:
"Негласный сотрудник N 76-прим. Оперативный псевдоним "Акула"."
Рука невольно дрогнула.
Вот уж действительно – не в бровь, а в глаз! И в кого это она такая? В отца? не похоже… в мать? в тебя? в Княгиню?..
– Вы ее простите, отец Георгий! Молодая еще, дурная, горячая; опять же – в тягости; а сегодня… ну, сами слышали. Тут тертый калач на стенку лезть станет! Через день-другой извиняться прибежит…
– Не виню я ее, Дуфуня, – батюшка мало-помалу приходил в себя, успокаивался. – Сам виноват: нечего в душу лезть без спросу. Вечно вкладываем друг другу персты
– В чем?
– В том, что я всех вас изучаю. Понять пытаюсь. И тебя, и Княгиню, и обоих Крестов, Сеньку с Евлампием, которых за пять лет до вас завербовали; а пуще других – саму Александру Филатовну с мужем ее, Федором Федоровичем. Думаешь, не вижу: небывалое творится! Подкозырок козыря за пояс затыкает! Знаю, знаю: ты мне про ваш брудершафт рассказывал. Ведь по закону Божескому и человеческому нельзя близких родичей в жены-мужья брать! Церковь это по-своему объясняет, наука по-своему, однако в одном и богословы, и ученые сходятся: от таких браков хиреет род, вырождается, дети родятся хилые да слабосильные… Может, и у магов так? А ежели две линии разных, две масти меж собой брудершафтом скрестить?! Свежая кровь? – не так ли, Дуфуня? Не здесь ли выход?!
Ты пожал плечами.
– Не знаю, отец Георгий. Только будь моя или Рашели воля – не бывать тому брудершафту! Само все вышло, случайно.
Ой, не врешь ли? Тогда ведь вас словно кто-то под руки подтолкнул!
КТО?!
– Нет, батюшка, не знаю. Страшная это штука: брудершафт. Оттого страшная, что никто наперед сказать не может: во что выльется? – слова давались с трудом, отказываясь покидать пересохшее горло. – Боюсь я, отец Георгий. Как бы не свихнулась девка! В тягости она, а тут еще история эта, с княжеской дочкой… Акулина и без того разок обмолвилась: дескать, странное временами видится, и за плечами будто не вы с Княгиней, а чужие-другие-всякие… А вы говорите – выход! спасение!..
– Дай-то Бог, чтоб обошлось, – вздохнул отец Георгий. – Ведь недолго уже им с Федором Федоровичем осталось?
– Недолго, – согласился ты. – Как бы у Акулины на самые роды выход в Закон не пришелся!
– Ну, на все воля Божья. Ты, главное, верь, Дуфуня! Молись; если молитва от сердца – Господь услышит. Тяжкие времена для магов настали, я уж думал: и вовсе последние. Ан нет, теперь верю: Знак это свыше. Звезда путеводная – брудершафт ваш. И ты верь, Дуфуня. Верь и молись, чтоб все обошлось.
– Спасибо, отец Георгий. Мы-то ладно, отрезанный ломоть, мы свое отжили-отворожили. А им, молодым… Вокруг, сами знаете, что творится!
– За крестников не тревожься. Они теперь у государства под защитой – спасибо господину полковнику. Да и себя раньше времени со счетов не списывай, грех это. У тебя, может быть, только сейчас настоящая жизнь и начинается…
– Легко вам говорить, отец Георгий! Всю жизнь, почитай, при училище, в Законе и не были толком, не воровали, жизни никого не лишали, против властей не шли – а мне-то, с моим-то прошлым? А Княгине?
– Говорить легко, – отец Георгий произнос это отчетливо и с нарочитым спокойствием. – Зато жить – не легче, чем тебе. Толку ли, что мне сам владыка Виталий грехи отпустил? что разрешение дал ученика взять и употреблять силу мажью по мере надобности на благо церкви и государства? Ведь решения Архиерейского Собора от
– Спокойной ночи, батюшка.
Ты поднялся. Затоптался на месте, разминая ноги, онемевшие от долгого сидения на шатком стуле.
– Спокойной ночи, Дуфуня. А Александре Филатовне передай: я на нее не в обиде. Наоборот, сам прощения прошу, за слова неосторожные, что душу ей разбередили.
– Передам.
Ты постоял еще немного, зачем-то кивнул – и, протиснувшись мимо письменного стола, на ходу доставая папиросы, выбрался из кабинета.
– До свидания, отец Георгий.
Загляните в глаза отцу Георгию – он не станет отводить взгляд, он все понимает. Он позволит вам увидеть:
…келья.
Монашеская келья. Рукотворная пещера. Грубо отесанные, шершавые стены; тусклый огонек лампадки выхватывает из темноты каменное ложе, маленький столик, на столике – фолиант в кожаном переплете, чернильница, несколько гусиных перьев и листок пергамента, исписанный наполовину.
Пламя лампадки дрожит, бродят по стенам причудливые тени, свет и мрак качаются, клубятся в шатком равновесии…
Кто – кого?
Священник не ответил, расстроенно глядя в стол.
Георгий Радциг, магистр богословия, доктор римского права, епархиальный обер-старец, автор диссертации "Психологическое обоснование уголовной ответственности"; он же Гоша-Живчик, Десятка Червонная, маг в законе, "негласный сотрудник N 39-прим", проходивший в секретных документах под оперативным псевдонимом "Стряпчий".
КРУГ ВТОРОЙ
Я ОДНАЖДЫ УЗНАЮ, ЗАЧЕМ Я БЫЛА…
– …молвить без обиды,
Ты, хлопец, может быть, не трус,
Да глуп, а мы видали виды.
Ну, слушай…
ПРИКУП
– …ну да, ну да… молчун ты!.. зову я тебя, зову, а тебе все как с гуся вода…
Отец Георгий, епархиальный обер-старец при Харьковском облавном училище, наклонился.
Поднял и себе один лист.
Кленовый.
Разлапистая пятерня наливалась багрянцем; вязь прожилок неприятно напоминала ладонь скелета.
– Ты Куравлева помнишь? – зевнув, осведомился преосвященный Иннокентий. – Полковника? Забыл, небось, благодетеля…
Прошлого начальника училища, Куравлева Бориса Петровича, отец Георгий знал хорошо. Как-никак, столько времени бок-о-бок… И про участие полковника в "Мальтийском кресте", иначе "Заговоре обреченных" – тоже знал. Проговорился Куравлев, незадолго пред тем, как ума лишился. Был зело пьян, начисто растеряв обычную сдержанность; зазвал в кабинет, стал без причины куражиться: скоро, мол, святой отец! изведем ваше семя под корень! ибо знаем, что корень ваш – листья да ветки!