Магазин потерянной любви
Шрифт:
Кэт и сама не знала, но что-то подсказывало ей, что даже мысленный образ нуждается в обновлении.
— Постепенно всё забывается, — ответила она, — а жаль.
— Что, и вправду? — переспросил Митя.
Да, так и было. Мысленная привязанность тоже имела свой ресурс. По мнению большинства нейробиологов, синапсы головного мозга — что почтовый голубь. От длительного перелёта он устаёт. У него сбивается компас, и он прилетает не туда, куда хотел. Да и хотел ли он? Природа любви животна в той же степени, что и человек. Через определённый интервал времени любовь деградирует до рефлекса, а там и вовсе сбивается с курса. Почтовый голубь опускается
Разлад между Кэт и Джони наступил в середине 2006-го с приходом нового начальства. На смену романтикам пришли реалисты. Молодые, красивые демократы уступили место новым коммунистам. Те вторглись безо всякого конкурса и, что называется, по велению сердца. Кэт раздумывала. В сущности, у неё было два варианта: принять сторону Джони и сражаться до последнего или смириться и угождать новым. Жемайбук смирилась. Ей нужны были деньги, работа и жильё. Как и в целом по стране, на чаше весов лежали неповиновение и благополучие. Благополучие перевесило.
Перевесило, но ненадолго. Кэт терзалась волнениями. Она охладела к работе. А там и Джони: он без конца грубил ей, хоть и понимал, что не прав. Хамство — последнее дело, корил он себя, но было поздно. Кэт вскоре уволилась. Он распечатал её фотографию для галереи «Мучеников» и знай винил себя, слушая-переслушивая подаренный ею компакт-диск. Жемайбук назвала его For Johny From Kitty, словно прощаясь с ним до лучших времён. Диск включал с десяток альбомов: Million Dead, Funeral For a Friend, Drowning Pool, From First To Last, The Calling, Nightingale и Mad Season.
Митя был тронут. В течение двух недель он изготовил для Kitty виртуального Джони, на чём они и расстались.
Между тем связь с Кэт пробудила в нём интерес и к двум другим оставшимся мученикам за демократию из Джониной галереи. Он то и дело задавался вопросом, а как они там? Ему не терпелось узнать, в какой степени приход новых коммунистов повлиял на жизнь ни в чём не повинных романтиков.
Этими романтиками оставались Алиса Гончарова и Лёша Губанов. Их фотографии висели рядом. Да и как им не висеть рядом? Они любили друг друга, и Джони находил в этой любви совершенно определённый ЗНАК: то, что не вышло у них с Vi, вышло у Гончаровой с Губановым. С виду — обычный служебный роман. Обычный, да не совсем.
Во-первых, Джони сам отыскал и предложил Элис для работы в их офисе. Можно сказать, через десятые руки, но, так или иначе, Элис была знакома с Vi, а для него это было невероятно важным. Присутствие Гончаровой в его понимании придавало их связи особую утончённость. На фоне разлада с Викой Джони не знал, как быть, и хватался за любую возможность угодить ей. Глупо, конечно, но влюблённые — всегда дураки, тут и думать нечего. Получив надежду, он словно обрёл второе дыхание, и, надо сказать, не зря. В своих последних записях Джони не раз признавался, что это был лучший период его отношений с Vi. «Что бы ни происходило, — писал он, — всё в кайф. Ждать утра и думать только о ней. Нестись на работу только оттого, что там Vi. Весь день быть рядом, а чувствуя её холодность, жить следующим днём». Сам воздух в офисе был заряжен любовью. Элис и Вика прекрасно ладили. Они сплетничали, хихикали, а то и заливались безудержным смехом. Офис будто ожил. В Джонином представлении ожил весь мир, не говоря уже о счастливом будущем его страны. Молодые, красивые демократы всем своим видом давали понять: коммунистический период пройден. Мы полны надежд и оптимизма. «Нам удалось
Во-вторых, роман Алисы и Губанова оказался совершенно неожиданным для Джони. К тому же он развивался чересчур стремительно. Все понимали, что любовь там — в отличие от Джони с Vi — взаимна, и это создавало довольно странную психологическую обстановку. Две пары подспудно чувствовали влияние друг друга. Счастливая пара становилась ещё счастливей, а несчастливая ещё несчастливей. Но если Вику это лишь забавляло, то Джони — и не поймёшь: он кидался от эйфории к суеверию. Ещё бы, думал Митя, Джонина любовь отскакивала от Vi и передавалась другим. Совершенно чужие люди получали её бесплатно и в свободное пользование. Тот самый случай, когда красота и в самом деле спасала мир. Любовь представала счастливым вирусом. Вирус проникал в душу и раскрывал её лучшие стороны. Он проникал в мозг, вынуждал думать и принимать верные решения.
В-третьих, любовь Гончаровой и Губанова испугала начальство. В любви они увидели ВЫЗОВ, и если до сих пор дремали, то вдруг проснулись, учуяв угрозу самому своему существованию. Начались нападки, обнаружились стукачи, пошли сплетни, Джони словно прозрел. Он не верил своим глазам и проклинал свою прежнюю наивность. Красота не то что не спасала мир — она губила его. Вот вам и Губанов с Гончаровой. Достоевский с Пушкиным. Зло оказалось во сто крат сильнее. Так что и вправду это был не просто служебный роман.
Митя знал об этом из Джониных записей, но не знал продолжения. Алексу предложили перейти на другую должность, он отказался и вскоре уволился. Алиса некоторое время держалась. Как и Жемайбук, она надеялась на здравый смысл, но ни о каком здравом смысле не могло быть и речи. Через год она ушла, уступив место Наташе Рёнэ. Гончарова, подобно жёнам декабристов, отправилась в ссылку. Это была солидарная ссылка. Вынужденное изгнание. В своём роде эмиграция, и Митя хотел узнать, что было дальше.
— Что было дальше? — спросил он у Элис в Живом Журнале.
— Ничего, — ответила она. — Мы поженились. В Сибири, знаете ли, скучно. Лёша плотничал, а я продавала колбасу на базаре. Летом ходили по грибы, а зимой топили избу и слушали Брамса по граммофону.
— Алиса — добрейшей души человек, — подключился Алекс, довольно тучный мужчина, краснощёкий и наполовину лысый. — Да она просто выходила меня, мать Тереза. Так бы и умер, не пожив.
Четырнадцать лет назад они и вправду были молодыми людьми. Жизнь у них только начиналась. Не получив высшего образования, Губанов много работал физически: сначала разнорабочим на стройке, затем дровосеком, водителем самосвала, а когда подвернулась возможность, устроился автомехаником на ремонтную базу. Алиса собирала мох, разводила скотину и плела на продажу макраме. Скопив немного денег, они перебрались в Китай, а там и в Японию, на Хоккайдо.
Тут-то и началась охота на овец.
Примерно через месяц им позвонили из русского посольства и пригласили на беседу. Никаких бесед, решил Алекс. Он и раньше отличался бесстрашием, а теперь и вовсе не собирался уступать. Они оставили Дзюнитаки и переехали в Кусиро. Затем в Мияко на Хонсю и наконец в Токио, где получили статус беженцев.
— Эти подонки охотятся и сегодня, — написала Элис. — Путинские прихвостни. Что ни день, они так и пасутся у нашего дома.
— Придут и стоят, — вставил Губанов. — То закурить попросят, то иену.