Магазин работает до наступления тьмы 2

Бобылёва Дарья

— Оно совсем глупое, зачем оно нам? — возмущалась Матильда.

— Женечка умеет водить авто, кадавр сохранил телесную память, — рассудительно отвечал Хозяин, делая пометки для отчета: изменений в Женечкином поведении нет, проявлений чувств нет, прогресса в понимании окружающей действительности не наблюдается.

— Если бы вы сказали раньше, я бы сама научилась! Эта тва… Женечка заставит вас снять печать и вы тоже потеряете голову!

— Довольно, Матильда. Изволь сбавить тон.

Женечку усадили за старинный кассовый аппарат, научили дергать за рычаг, чтобы выбивать чеки, и в магазине стало заметно спокойнее. Теперь немногочисленных посетителей встречали не Матильдины

окрики, а слегка удивленный взгляд бездумных и бездонных глаз, что настраивало на созерцательный лад. Попыток отвечать на их вопросы с помощью книжных обложек они, правда, не понимали, но Женечку это не огорчало. На свете, кажется, в принципе не существовало ничего, что могло бы огорчить или обрадовать Женечку.

Хозяин наблюдал за этим с тревогой. С тех пор как он привез нового фамильяра из конторы Начальства, монада как будто находилась в постоянной прострации. Для того чтобы установить психическую связь с Матильдой, ему понадобилась пара недель, а от Женечки не было отклика уже который месяц. Он честно документировал это в отчетах и, проверяя почтовый ящик, всякий раз опасался увидеть там письмо с синей печатью, извещающее, что Начальство вскоре прибудет с инспекцией, дабы выяснить, что же он делает не так.

Он все вспоминал об инциденте, случившемся в берлинской конторе. Несомненно, тогда это была именно эмоциональная реакция: существо пыталось помочь собрату, влекомому в кондильяков короб. Почему же сейчас Женечка не спешит установить психическую связь хотя бы с Матильдой, не тянется даже к себе подобному?

Что, если Женечка живет своим голосом, размышлял Хозяин, засыпая на диване в кабинете. Что, если сущность этой монады состоит исключительно в звуке, в трубном гласе, который заставляет людей выворачивать себя наизнанку, а с запечатанными устами Женечка пребывает словно в летаргическом сне? Матильда рассказывала ему, что смертельно больные люди сейчас замораживают свои тела в особых камерах, надеясь, что в будущем найдут способ вернуть их к жизни и излечить. А если для Женечки такой камерой стал долговязый видоизмененный кадавр?..

«Никогда не меряйте их человеческой мерой, — писал в одном из давних писем господин Канегисер. — В этом суть искушения: пытаясь понять монаду, мы уже подпадаем под ее влияние».

Господин Канегисер всегда мыслил своеобразно.

***

А потом в магазин пришел очередной странный посетитель — из тех, кого Хозяин про себя называл «перспективными», поскольку по ним сразу было видно, что они забрели не просто поглазеть на полки и полистать пыльные книги. Это был маленький старичок, все тело которого находилось в постоянном тревожном движении. Он оглаживал бороду, покусывал пальцы, пританцовывал на месте, хватал с прилавка то пепельницу, то чайную ложечку, быстро осматривал, поднося к самому носу, и тут же клал обратно. Наконец, изучив обстановку и прицелившись, старичок спикировал на Хозяина, который как раз вышел из кабинета с чемоданом.

— Есть один предмет, — пробормотал он и подмигнул сам себе. — Строго конфиденциально.

Хозяин взглянул на часы — почти три, осколок, в который необходимо вернуть вещь, скоро закроется. Московский перекресток был весьма оживленным, из него можно было попасть в десяток слоев, и ждать, пока он вновь повернется к нужному, пришлось бы довольно долго. Поэтому Хозяин предложил посетителю рассказать все Матильде, она запишет и потом…

— Нет времени! — старичок завертелся вокруг Хозяина, дергая его то за рукав, то за пуговицу. — Ситуация чрезвычайная! Они установили слежку!

— Кто?

— Бандиты, бандиты! — замахал руками посетитель. — Говорите тише! Они слушают!

Он вихрем кружился по залу, хватая

предметы, переставляя их, задевая этажерки, и все повторял, что предмет особый, «архиважный», что он абы кому его не доверит и что здесь наверняка тоже есть скрытые камеры, потому как за ним постоянно следят, постоянно. И в телефоне, когда поднимаешь трубку, прежде гудка слышно пощелкивание — это явно прослушка.

— Вы не мельтешите, вы объясните: какой предмет? — не выдержала наконец Матильда.

Старичок взглянул на нее с возмущенным изумлением, словно отказываясь верить в подобную дерзость, и запнулся о край ковра. Он коротко взмахнул руками и упал, увлекая за собой журнальный столик. Хозяин успел заметить, как налилась кровью свежая ссадина на его побагровевшем лбу — и тут же длинная тень метнулась к ним из-за кассы.

Хозяин и Матильда молча наблюдали, как Женечка поднимает посетителя, усаживает его на стул, прикладывает ко лбу платок, тащит из подсобки воду, причем горячую и прямо в чайнике… Опомнившаяся Матильда не дала облить беднягу кипятком, отобрала чайник, велела налить из-под крана. Посетитель охал, оттягивал от горла ворот рубашки, закатывал глаза, а Хозяин все смотрел, как, будто заразившись его суетливостью, мечется по залу Женечка. Помочь, думал он, вот к чему сводятся устремления этой монады, она хочет помочь, вот единственное, что находит в ней живой отклик. Долговязый ангел-хранитель, неуклюжий и всесокрушающий в своем деятельном сострадании, — наверное, так он охарактеризует нового фамильяра в следующем письме к господину Канегисеру. Если с Женечкой и можно установить психическую связь, то только через это, иной лазейки нет и не предвидится. Почти забытое чувство «а что, если?» разлилось под ребрами, сжало сердце, и Хозяин вдруг снова, буквально на долю секунды, почувствовал себя живым.

— Дурной знак… — сипло напомнил о себе посетитель, допивая поднесенный стакан воды. Он поймал Хозяина за руку и сунул в нее сложенный в крохотный тугой квадратик лист бумаги. — Жду завтра в три ровно! Если вдруг что — всё там. Всё там! — посетитель вскочил со стула и бросился, приплясывая, к двери. — Нет времени! Всех благ!

Но внимание Хозяина уже было сосредоточено на другом. Не успела за беспокойным старичком закрыться дверь, как он передал бумажный квадратик Матильде и поманил Женечку в кабинет.

***

Он не мог точно сказать, кто научил его этой формуле бытового волшебства, безыскусному призыву воинства из высших сфер, чтобы оно оберегало его, к примеру, на пути в парк с нянюшкой или, когда он уже стал постарше, в самостоятельном походе на дачную речку. Наверное, это была мама — он помнил сладкий запах духов и легкое дыхание, щекотавшее его макушку, и определенно женским был голос, за которым он повторял, старательно таращась за неимением неба в беленый потолок:

— Ангел мой, иди со мной, ты впереди, я за тобой.

В глубине души он надеялся, что формула окажется Женечке хотя бы смутно знакома, что она — чем черт не шутит — действительно когда-то давным-давно призывала доброжелательных монад-помощников из сопредельных сфер. Но хрупкое создание глядело на него с тем же легким удивлением, пока он повторял свой детский заговор, хотя бледные губы несколько раз все-таки шевельнулись в ответ.

— Я знаю, ты стремишься помогать, в этом твое главное желание и, по-видимому, твоя суть, — сказал Хозяин. — Не уверен, что ты полностью понимаешь сказанное, но усвой одно: помогать можно только по этому сигналу. Если никто его не произнес — действовать нельзя, помощь будет во вред. Давай это станет нашим первым правилом. — Он открыл ящик стола и достал печать. — Правила очень упрощают жизнь в этом мире, Женечка.