Маги и мошенники
Шрифт:
Людвиг фон Фирхоф, советник Гагена, закрылся в своих апартаментах, сказавшись больным, по поводу природы болезни министра разнообразно шутили злые языки. Одни называли это «толоссианской горячкой», другие – «россенхельской лихорадкой», третьи и прямо утверждали, что брат известного демономана Бруно д’Ороско и сам надорвался на колдовстве.
Дела Империи тем временем шли своим чередом. Разбитые и жестоко гонимые бретонисты укрылись от властей, смешавшись с законопослушными церенцами, или попрятались в густых (но облетевших к осени) лесах, составив компанию разбойникам и бандитам
В этих стесненных обстоятельствах император Церена, Гаген Справедливый, потеряв терпение, без обиняков вызвал к себе доверенного советника, потребовав с него, наконец, отчет по делу «о подметных гримуарах Адальберта»…
– Я хочу еще раз выслушать всю твою историю, всю – до конца. В прошлый раз ты был слишком краток, Людвиг.
– Я готов повторить то, что вас интересует, государь. Какие подробности прикажете назвать?
– Как Хронист ухитрился ускользнуть от мести ведьмы?
– Случайность и мое вмешательство. Я в своем качестве врача спас его от последствий отравленной раны.
Император нахмурился.
– Почему ты не покинул город немедленно – как только обнаружил Хрониста?
– Святой Регинвальд! Ваше величество, вы думаете – это было бы просто?! Ваши латники, находясь в поле и войдя в раж, не делают различия между министром Империи и бунтовщиками – они избивают всех одинаково. Я и Россенхель едва успели избежать участи равно плачевной…
– А мне кажется, что ты плохо старался.
– Как всегда – в меру моего слабого разумения.
– Допустим. Кстати, находясь в Толоссе, ты ведь получил мое письмо?
– Получил.
– Ты прочел и понял мои указания – все, до конца, и в полной мере?
– Разумеется, государь.
– Во имя Господа нашего! Так почему же ты не прикончил на месте колдуна Россенхеля?! Сразу же, как только встретился с ним?
– Но, государь…
– Ты прямо ослушался моего приказа!
– Хронист мог быть полезен – это не противоречило вашим инструкциям и желаниям… Я сделал все, что мог.
– Ты совершал одну ошибку за другой. Есть промахи такого рода, который слишком близки к государственным преступлениям. Я, конечно, не обвиняю тебя, моего друга, в умышленном предательстве, однако такой умный человек, как ты, должен был проявить и большее старание, и большую преданность…
– Но…
– Не смей спорить со мной! Кстати, гвардейцы славного капитана Кунца, освобождая Толоссу, застали тебя в компании ересиарха Бретона, причем ты не только не поразил изменника на месте, но и никак не противился его бегству.
– Государь! Мне трудно было противиться бегству ересиарха, поскольку в тот самый момент, о котором вы
– Не сквернословь! Ты обзавелся отвратительной привычкой упоминать черта. Мы недовольны тобой – ты действовал неловко и бездарно…
– Мне помешали обстоятельства.
– Нищая ведьма служила престолу куда лучше. Твое нелепое поведение в Толоссе – лишь часть череды проступков. Я доверил тебе Хрониста – ты его упустил, он исчез у нас из-под носа! Ты изменился, Людвиг, ты разочаровал меня.
Гаген, который уже неделю страдал от расшибленного на охоте колена, поднялся, опираясь на трость, прошелся по кабинету и остановился перед поставцом, в бессчетный раз рассматривая редкую вазу – тонкие, белые, ничем не украшенные стенки сосуда светились насквозь.
Фирхофу поневоле пришлось подняться, он слушал императора стоя, с трудом преодолевая досаду.
– Я не мог действовать иначе. В Толоссе во время штурма воцарился настоящий ад, там гибли ваши подданные, государь, они кончались в мучениях ни за что, ни про что, не понимая, почему умирают. В таких обстоятельствах трудно действовать с полным хладнокровием. В любом случае – Хронист исчез, он перестал писать подметные гримуары и вредить Империи. Пусть я был неловок, но цель достигнута.
– Достигнута?! Да ты просто глуп, мой умалишенный друг! Утрачена удивительная возможность изменить кое-какие обстоятельства в нашу пользу…
– Такие изменения опасны. Слишком опасны.
– Ты превратился в жалкого труса.
Кровь прилила к щекам фон Фирхофа. «Мы действительно стали трусами», – подумал он. «Мы больше не мстим за оскорбления, мы тратим силы на то, чтобы эти оскорбления стерпеть. Вера и Империя давят на мою душу – я вижу все, что происходит, я слышу, что он говорит, моя совесть протестует, но я считаю грехом бунт против государя Церена».
– Позвольте возразить государь.
– Да?
– А не слишком ли много значения придается гримуарам Адальберта? Он ушел за Грань и более не мешает вам ничуть, но я не заметил, чтобы состояние Империи улучшилось от этого… Видно, дело-то было не в гримуарах.
Гаген переварил намек и полное лицо церенского правителя медленно покраснело. Сначала налились кровью щеки, потом пошел розовыми пятнами лоб, покраснел кончик царственного носа.
– Ты смеешь?
– Ну что вы, государь! Конечно, не смею. Я ведь трус до мозга костей.
Красный как мак император поднял трость, почти коснулся ею виска советника.
«Как однообразны властолюбцы», – подумал раздосадованный Людвиг. «Все они постепенно склоняются к общей мысли – меня избить. Но если я и простил бедняге Клаусу полученные от него побои, то не собираюсь делать того же самого в отношении благоденствующего повелителя Церена».
– Государь не имеет права бить имперского барона, – поспешно добавил фон Фирхоф.
Гаген криво усмехнулся.
– Император не может бить барона-изменника, зато он может передать его палачу. Духовный глава Империи не казнит, зато может бить и вразумлять свое духовное чадо. В каком качестве ты предпочитаешь меня, своего государя, а, Людвиг?