Магическая Трилогия: Спящая Красавица
Шрифт:
— Франкенштейн, — озвучила Пенелопа, посмотрев на Виктора, и тот кивнул в ответ. Теперь он был уверен, что это Грейс и никто другой.
Это бы их первый разговор, но Виктор уже знал о ней так много, как будто она выросла рядом с ним. Ему казалось, что он знает ее, знает ее слова-паразиты и привычки, знает ее манеру двигаться, ее взгляд и характер.
Пенелопа запрокинула голову назад и замерла в напряженной позе, перебирая в голове вопросы, которые хотела задать. Ей нужно было найти те, что станут наводящими, ответ на которые даст возможность хоть немного приблизиться к истине.
Виктор облизнул губы и сделал глубокий
Следующий вопрос Пенелопы был самым простым, естественным, само собой разумеющимся:
— Где ты сейчас?
Невидимка отреагировал раньше, чем она договорила. Грейс отвечала быстро, как если бы безумно спешила. Бегунок носился с такой скоростью, что в какой-то момент Виктор даже испугался, что вот-вот упустит его, но стоило ему об этом подумать, как невидимые холодные пальцы сжали его руки чуть сильнее, цепляясь за него как за спасительную соломинку.
Пенелопа тихо озвучила ее ответ, скорее не для того, чтобы его услышал Виктор, а для того, чтобы Иероним его записал.
— Безмирье, — и добавила: — Я так и знала, — в ее голосе слышалась досада.
И Виктор понимал, почему. Этот ответ был известен им заранее, но до последнего момента они оба — и Гадатель, и Медиум — надеялись, что окажутся не правы.
Достать Грейс из Безмирья, наверняка, будет тяжело, почти нереально, ведь даже узнав, как она попала туда, они не могли быть уверены, что поймут, как ее оттуда вытащить.
— Я знаю, что ты не сможешь назвать истинную причину, но хотя бы скажи нам, где искать подсказку, как помочь тебе? — прошелестела Пенелопа.
Виктор почувствовал, как слабеет хватка ледяных рук невидимки. Бегунок начал быстро кататься от буквы к букве, словно Грейс очень торопилась:
— Цыганка, — шепотом прочитал Виктор.
Грейс отвечала так коротко лишь потому, что каждое ее слово подвергало ее определенному риску. Связываясь с ними, она все равно что раскрывалась перед обитателями Безмирья, и чем четче был ее намек на истинные причины ее пребывания там, тем ближе к ней могли подобраться Ищейки или Вестники. В такие моменты от нее исходила магическая энергия, та энергия, что присуща Виктору, Пенелопе или любому другому человеку, решившему вызвать ее с помощью доски Уиджи. Отвечая на поставленный вопрос ясно и четко, она показывала им те двери в Безмирье, которые закрылись следом за ней. И это Ищейки тоже чувствовали, а еще сильнее это ощущали старухи.
— Твой отец как-то связан с твоим сном? — хрипло спросила Пенелопа.
Если Виктор понемногу все больше расслаблялся, то Пенелопа напрягалась все сильнее. Он это видел и чувствовал, казалось, что у девушки напряжена каждая мышца, на ее лбу выступили капельки пота, она прикусила губу, но даже ни разу не вздрогнула. Удержаться на границе с Безмирьем было нелегко: всегда нужно сделать хотя бы один шаг — назад или вперед.
Грейс запаниковала. Лишь слегка сдвинув бегунок в сторону слова "да", она тут же замерла. Виктор ощутил дрожь ее рук и едва смог справиться с желанием успокоить ее.
— Мне пора, — испуганно заметался бегунок из стороны в сторону.
Виктору захотелось отпустить бегунок,
— Грейс. Грейс, послушай меня. Я тебя вытащу оттуда. Прекрасные принцы, к сожалению, не знают, что ты заточена в башне. Но я знаю. И найду способ тебя разбудить. Запомни это, — он запнулся и тихо добавил: — Просто верь мне, каким бы придурком я тебе ни казался.
Пенелопа вскинула голову и недовольно сощурилась. Любой риск, оправданный или нет, всегда был лишним в ее понимании, в каком бы настроении она ни была. Иероним тихо фыркнул, но промолчал, соблюдая просьбу Виктора.
И в ту же секунду Грейс явно расслабилась. Бегунок быстро пробежался туда-сюда по рядам букв, складывая слова "Я знаю".
Пенелопа ухмыльнулась, вскинула бровь и посмотрела на Виктора исподлобья. Невидимые руки снова легко сжали их пальцы и тут же отпустили. Грейс на секунду коснулась щеки Виктора и это короткое прикосновение, казалось бы, не значащее ничего, могло означать в то же время очень многое. Она знала, что Виктор придет за ней. И не просто знала, она была в этом уверена.
Гадатель все больше хотел задержать ее подольше, спросить ее о чем-то еще, попросить еще подсказок, больше, чем она им уже дала. Но этого нельзя было делать.
Пенелопа задрала подбородок и певуче прохрипела:
— Я благодарю тебя за беседу, Клеа Грейс Льюис. И я отпускаю тебя.
Теперь бегунком управляла Пенелопа. Не было ни ощущения цепких холодных пальцев, сжимающих их руки, ни чувства, что кто-то пристально смотрит на тебя. Она двинула деревяшку в сторону слова "Прощай" и только после этого его отпустила, как отпустил его и Виктор, потерла лоб ладонями, запустила пальцы в волосы и покачала головой. Потом поднялась и прохрипела:
— Мне нужно покурить, — и сделала шаг из круга свечей, на ходу доставая из кармана пачку сигарет.
Только сейчас девушка начала дрожать то ли от усталости, то ли от ярости. Закурить ей удалось далеко не с первого раза, а сделав, наконец, столь желанную затяжку, она отчеканила: — Виктор, чем ты думал? Мы ведь не знаем, что будет, если с ней говорить. Мы и так провели нестандартный сеанс, таких вещей просто никогда не делают, — она потерла переносицу, что обычно означало крайнюю степень раздражения, и добавила: — Что если бы ее дух остался здесь и ты больше никогда не смог бы ее спасти? Об этом ты думал?
— Ты же сам говорил, что нельзя с ними разговаривать, — тихо спросил Иероним.
— Он всегда делает только то, что запрещено всеми правилами. И иногда это ужасные глупости, — Пенелопа отвернулась к окну.
Виктор сидел молча. Ему не хотелось отвечать, не хотелось объяснять причины своего поступка. Его разочаровало то, что они так долго готовились к тому, что закончилось так быстро. В этом была не их вина, но и не Грейс, ведь им было известно, что Грейс будет ограничена в возможностях. Безмирье держалось за нее сильнее, чем думал Виктор, намного сильнее. Что-то удерживало Грейс в Безмирье настолько крепко, что Пенелопа не могла с этим бороться. Это мог бы сделать только тот, кто безраздельно принадлежит миру живых. Кто-то вроде Виктора.