Магически и не только… одаренная семерка и их декан
Шрифт:
Приступы тоски перемежались со вспышками отчаяния, дыхание снова перехватило, кровь заледенела в жилах — в неё чёрной тенью, словно бы проникла сама Смерть, заполнив страданием, скорбью и ужасом все её мысли и само её существование. Смерть в буквальном смысле сделала её и своей сообщницей и в то же время заложницей.
Желание сесть рядом с подругой и завыть, рыдая навзрыд, было таким сильным, что у Кэссиди просто не было сил ему сопротивляться.
Она чувствовала, как из её глаз речным потоком текут слёзы, как из её губ извергаются надрывные всхлипы, она была уверена, что сердце
Кэссиди когда-то читала, что приступ у баньши длится от пяти до семи минут и для них самих они, как бы долго они ни длились — безопасны.
Вот только она не была баньши. А значит, далеко не факт, что её дар не попытается отправить её на тот свет снова. Вот только отправить у него никого не получится, а вот прислать кого-нибудь, а именно, опекуна — легко.
Кроме того, насколько Кэссиди помнила, узнавать у баньши по ком она плачет и что именно она предчувствует, лучше всего, во время приступа. Поскольку по окончании приступа — в памяти баньши остается лишь туманное воспоминание.
Вот только, чтобы задавать хоть сколько-нибудь разумные вопросы, желательно и самой быть в более или менее вменяемом состоянии.
А посему, собрав в кулак жалкие остатки своей силы воли, Кэссиди, хотя и с огромным трудом, но всё же смогла выдавить из пересохшего горла: — Фарум картрум пентрим ванум ибоканум индиффератум!
Едва только последний звук слетел с её губ, как громадный кусок льда, лежавший невыносимой тяжестью на её груди, тут же значительно уменьшился в размерах.
Ей всё ещё было тяжело дышать, её по-прежнему трясло и от леденящего душу холода и от беспрерывных, надрывных рыданий, но вот уже где-то на границе её сознания вдруг забрезжила первая хрупкая мысль-недоумение:
«А по какому собственно поводу истерика?»
А за ней и вторая: «А что собственно такого страшного происходит?»
А вслед за ней и третья: «Так вроде никто же ещё не умер? Чего плакать-то раньше времени?»
Ответов на эти вопросы не было, однако и иррациональный страх тоже не отступал.
Кэссиди изо всех сил пыталась вырваться из трясины безотчетного ужаса и сопутствующей ему неконтролируемой нервной дрожи, и, тем не менее, снова и снова терпела неудачу. Снова и снова вспышки прояснения сознания сменялись провалами в черную бездну неконтролируемой паники, в которой почти на пороге слышимости звенело, словно лопнувшая струна, нечто пугающе-жуткое и неумолимо-беспощадное.
— Фарум картрум пентрим ванум ибоканум индиффератум! — снова повторила девушка и сумела, наконец, вздохнуть полной грудью, испытывая при этом то благословенное чувство, которое обычно ощущают люди — долго, напряженно и со страхом ожидавшие чего-то, и в результате узнавшие, что всё разрешилось самым благоприятным для них образом.
Правда, в отличие, от этих людей эйфория Кэссиди очень быстро прошла.
Как только она увидела, сколь неистово её рыдающая подруга мнёт в руках её новое платье, так сразу и прошла.
Когда же она увидела, что у той ещё и тушь потекла и представила, что будет с этим ёё платьем, если Лора вдруг решит вытереть слёзы… (и хорошо, если только слёзы, но у подруги же ещё и
Не то, чтобы сердце Кэссиди совсем уж вдруг превратилось в камень, просто теперь она понимала, что новое платье от Шанель и новый носовой платочек — это две о-ооочень большие разницы.
И посему она на скорости метеора[1] мотнулась к комоду, извлекла из него бумажные полотенца, после чего всё на той же скорости подскочила к рыдающей подруге и, уверенным движением отобрав у неё платье, всунула ей в руки рулон полотенец.
И тут выяснилось, что баньши, когда у них отнимают любимую игрушку, ведут себя не как маленькие дети (которые начинают плакать ещё горше), а наоборот…
[1] Скорость метеора — в зависимости от размеров и веса метеорного тела, его скорость может меняться от 11 до 72 км в секунду.
Глава 30
В ту же секунду перестав рыдать, Лорел подняла на подругу заплаканные глаза.
— Кэ-э-эс?! — растерянно выдохнула она охрипшим голосом.
— О-оо, нет! — прошептала Кэссиди. — Только не это! Лора, пожалуйста, скажи мне, что ты всё помнишь? Ну или хотя бы хоть что-нибудь?
— Ч-ччто?.. — блондинка автоматически смахнула слёзы с правой щеки, и оторопело уставилась на руку. — Слё-оозы… — задумчиво проговорила она сиплым голосом и пожаловалась: — И голова, словно соломой набита. И горло саднит. И голос сорвала… В общем, всё как всегда! — тяжело вздохнула она. — Прости, если напугала тебя своим приступом баньшизма, — извинилась она. — Но я их, к сожалению, не контролирую.
— Да-да, прощаю, прощаю, — часто закивав головой, подобно китайскому болванчику, скороговоркой выпалила Кэссиди. — Лора, что ты видела? Ты помнишь, хоть что-то? — одновременно обеспокоенно и с надеждой спросила она.
— Угу, — кивнула блондинка. — Что-то я точно помню! И где-то я это видела… — медленно проговорила она, крутя головой и шаря глазами по комнате. — О! Я помню вот это платье! — указала она на сиреневое платье.
— Платье. Точно. Платье. — Вдруг озарило Кэссиди. — Вот держи. Ну что? — вопросительно посмотрела она на подругу. — Что-то чувствуешь?
— Если тебе интересно настоящий ли это шелк? Так можешь не беспокоиться, шелк самый настоящий! — иронически ответила Лорел.
— Шелк? И это всё, что ты можешь сказать мне об этом платье? И больше ничего? — не уловив иронии, совершенно серьезно уточнила Кэссиди, все больше осознавая, насколько странно она себя чувствует.
С одной стороны, Кэссиди точно знала, что они с подругой скоро умрут. Не боялась, а именно знала. Не сомневаясь в этом ни секунды, поскольку в том состоянии ума, в котором она прибывала, не было места и надежде, в том числе. С другой же стороны, она была совершенно спокойна и если и пыталась предотвратить пророчество баньши, то не потому, что хотела жить сама, или хотела чтобы жила её подруга, а просто, потому что это была наиболее рациональная линия поведения.
— Кэс, не ходи вокруг да около! Просто расскажи мне, что я тебе наговорила, точнее, навопила в своём приступе баньшизма? — предложила между тем Лорел.