Магические числа
Шрифт:
Сон отлетел. Кагот понял, что теперь ему не удастся заснуть до самого того часа, когда надо будет вставать готовить завтрак. В каюте стало душно, теснота сдавила грудь.
Он оделся и осторожно выскользнул на палубу. Из рулевой рубки, в которой обычно коротал ночные часы вахтенный, сочился слабый свет электрической лампочки. Отворилась дверца, и выглянул Амундсен.
— Это вы, Кагот?
— Это я, господин начальник, — ответил Кагот. — Хочу побыть на свежем воздухе.
— Не спится?
— Почему-то не могу заснуть, —
— Со мной это тоже бывает. Особенно в такую погоду. Вроде бы все хорошо: тишина, ясно, даже ветра нет, — а на душе тревожно.
Погода в самом деле стояла удивительная. Можно выйти с зажженной свечой — и пламя ее не шелохнется, так было спокойно и тихо. Тишина простиралась во все стороны: на юг — к Дальним хреб там, через равнинную тундру, и на север — до самой вершины Земли, через нагромождения торосов, разводья и трещины. Бледные остатки полярного сияния догорали в зените, и звездный свет усиливался из за отсутствия луны.
— О чем вы думаете, Кагот? — спросил Амундсен.
— О том, что, когда меня не будет, все это будет сиять и сверкать, и другой человек, который будет жить после меня, будет думать, что именно с него и начинается лучшая часть жизни…
Амундсен с удивлением посмотрел на Кагота.
— Интересно… А впрочем, может быть, вы и правы. Мне тоже казалось, да и сейчас кажется, что именно мы переживаем утро человеческой истории…
— С рождением каждого человека начинается новый мир, — сказал Кагот. — Наверное, это чувство самое сильное, и оно держит человека на земле сильнее всяких соблазнов. Надежда, что с тебя начинается вечность…
— Иногда и я задумывался об этом… В юности, когда я решался посвятить свою жизнь полярным путешествиям, я думал, что раз мы все так молоды, то и человечество тоже. Ведь люди только-только начинают осознавать, что они — это единое целое, братья и сестры одной семьи. И что перед всем человеческим сообществом стоят грандиозные и величественные задачи. Прежде всего надо обеспечить всем людям человеческий образ жизни — накормить всех голодных, дать кров всем бездомным, научить их жить в мире и согласии… А потом дальше — познание неизведанного. И те путешествия, которые совершаю я, стирают последние белые пятна на нашей планете…
— Значит, вы путешествуете, чтобы узнать неизведанное?
— Да, Кагот, чтобы узнать неизведанное и рассказать об этом другим людям.
— Мы, чтобы узнать неизведанное, обращались к богам, к Внешним силам. Разве у вас нет своих богов, которые все знают?
— Быть может, где-то и существуют всезнающие боги, но в натуре человеческой — все познавать самому.
— Значит, вы пытаетесь делать то, что должны делать боги, — продолжал свое Кагот.
— Ну почему же?
— Потому что богам легче путешествовать, перемещаться в пространстве и даже во времени. Их не удерживают ни льды, ни непогода, ни огромные расстояния…
— Но
— А вы не страшитесь, что боги разгневаются за то, что вы вторгаетесь в их дела?
— Если боги достаточно мудры, то они, наоборот, должны быть на моей стороне и помогать мне, — с улыбкой ответил Амундсен. — Разве вам не помогают ваши боги?
— Они помогали мне, — сказал Кагот, — но для этого мне пришлось убить человека.
— Как — убить человека? — вздрогнул Амундсен.
— На пути к какой-нибудь жизненной вершине человеку иногда приходится переступать через жизнь другого человека, — тихо ответил Кагот. — Чтобы занять место, которое занимал в жизни великий Амос, мне пришлось собственными руками лишить его жизни…
— Но это же преступление!
— Нет, это у нас не считается преступлением. Это обычай, человеческий обычай. Считается, что через это ко мне придет такое могущество, что я смогу спасти другие жизни. Я и вправду иногда спасал… Но не мог спасти самую дорогую для меня жизнь, жизнь моей любимой жены Вааль. Боги не вняли моим мольбам…
Слова Кагота внесли странное замешательство в душу Амундсена. Он никак не мог предположить, что именно здесь, с этой неожиданной стороны ему заново напомнят о трагедии Скотта… Как сказал Кагот? «На пути к какой-нибудь жизненной вершине человеку иногда приходится переступать через жизнь другого человека»? Но ведь Кагот понятия не имеет о Скотте, о том безжалостном соревновании в ледяной, самой безжизненной на земле пустыне. А может, кто-то из членов экспедиции рассказал?
— Вы знаете, — начал он осторожно, — что я побывал на южной вершине Земли?
— Слышал, — ответил Кагот, — но мой разум отказывается верить этому и представить такое путешествие.
— А как я туда шел, с кем плыл, знаете об этом?
— Нет.
— Знакомо ли вам имя капитана Скотта?
— Впервые слышу…
— Он погиб на пути от Южного полюса, — тихо сказал Амундсен, — и находятся люди которые ставят его гибель мне в вину…
— Но ведь вы не виноваты? — спросил Кагот.
— Не виноват, — подтвердил Амундсен.
— И не чувствуете своей вины?
— Не чувствую…
Кагот тяжело вздохнул.
— У меня по-другому: все говорили, что я не виноват в смерти Амоса, что это так и должно быть, потому что таков закон жизни… А я все-таки чувствую вину. И понимаю, что только спасением других жизней я могу искупить эту вину, заглушить боль, которая гложет меня на протяжении многих лет.
— Да, я вам сочувствую, — сказал Амундсен.
— Я виноват перед людьми, которые поверили в меня. И очень возможно, что они ищут меня, чтобы убить. Тот, кто избран высшими силами для особой жизни, должен или нести свое бремя до конца, или же уйти. Отступника ждет смерть.