Магический камень апостола Петра
Шрифт:
– Ну что ж, гражданин Лапников, у вас будет время поразмышлять о своих врагах и завистниках! – сказал он сухо. – Я арестую вас по подозрению в убийстве Эдуарда Канарского! – И капитан защелкнул на руках Виталия стальные браслеты.
– Нельзя ли что-нибудь более мягкое… – проныл Виталий. – От этих наручников на руках останутся ссадины… я так берегу свои руки…
– Вам здесь не секс-шоп! – отрезал капитан. – Наручники у нас для всех одинаковые!
А Петухов, идя сзади, пробурчал, что не о руках Лапникову надо думать, ему бы голову поберечь. Услышав такое, Виталик почувствовал, что недоеденный в ресторане
– Выпустите меня! – кричал Виталий, колотя кулаками по железной двери. – Выпустите! Я ничего не делал! Я ни в чем не виноват! Это все она! Она подставила меня! Выпустите меня! Это она, эта стерва! Она подбросила мне пистолет!
– Помолчи, а? – раздался за спиной голос соседа. – Помолчи, иначе тебе же хуже будет!
Виталий смутно понимал, что сосед прав, что ни к чему хорошему его крики не приведут, – но ничего не мог с собой поделать, его трясло, крик сам рвался наружу. В этой жуткой камере, где пахло хлоркой и чужим потом, где казалось, что стены с каждым часом все сближаются и наконец раздавят его, как в фильме ужасов, он чувствовал, что силы его на исходе и разум покидает его. Он уже не мог себя сдерживать, крик рвался из него сам. Он не узнавал своего голоса – высокий, срывающийся, иногда проскальзывали неживые нотки, как будто он был сломанным роботом. Еще немного – и он забудет все слова и завоет по-звериному.
– Выпустите меня! А-а-а!
Вдруг дверь лязгнула и открылась. Виталий вообразил, что его услышали и сейчас отведут на воздух, на солнце, на свободу, и рванулся вперед – но наткнулся грудью на железный кулак охранника и отлетел назад, упал на грязный пол камеры.
Охранник ударил его ботинком в бок, еще и еще раз. Он бил спокойно и размеренно, без удовольствия и без злости, как будто делал скучную, утомительную работу. Поработав несколько долгих минут, остановился и спросил:
– Все? Больше не будешь кричать? Не будешь людям на нервы действовать?
– Не… не буду… – выдохнул Виталий с трудом.
– Ну и хорошо.
Дверь снова лязгнула, и в камере наступила тишина. Тишина, нарушаемая только чьими-то горькими, безутешными рыданиями. Виталий не сразу понял, что это рыдает он сам.
Старший следователь Уткин оторвался от своих бумаг и поднял взгляд на капитана Перченка. Тот стоял перед его столом с каким-то странным выражением лица.
– Поздравляю, капитан! – проговорил Уткин, и на его лице проступило нечто, похожее на одобрительную улыбку. – Не подвел твой информатор! Орудие убийства нашли, надо же! Баллистическая экспертиза подтвердила – именно из этого пистолета был убит Канарский! Поздравляю! Только что же ты, капитан, сразу мне не сказал, что этот Лапников – любовник Алисы Канарской? В таком случае я бы без лишних разговоров выписал тебе ордер на обыск!
– Я и сам этого не знал, Владимир Егорович! – признался капитан. – Выяснил это только в процессе обыска. Лапников признался в этом под грузом неопровержимых улик…
– А в убийстве он не признался? – переспросил следователь. – Шучу, шучу! Это уже мое дело, он у меня быстро признается! Вот сейчас придут результаты экспертизы, если его пальчики на пистолете имеются – все, живо оформлю его! Признается как миленький, и мотив
– Да муж ей ничего не оставил…
– А он, этот Лапников, не знал! – отбил мяч следователь. – Он думал, что она в деньгах купается!
Перченок все еще стоял перед столом следователя с тем же странным выражением лица.
– Ну что еще, капитан? – Следователь взглянул на него чуть строже. – Я тебя поздравил, можешь идти…
– Да, Владимир Егорович, только вот что я хотел сказать… я ведь просматривал записи с видеокамер в доме Канарского на предполагаемый момент убийства, и там не было этого Лапникова.
– Ну и что?
– Как-то не сходится… как же он мог убить Канарского, если он перед убийством не входил в дом и после него не выходил?
– Ну, капитан, я тебе удивляюсь! – Одобрительная улыбка на лице следователя погасла, сменившись начальственной строгостью. – Ты нашел орудие убийства?
– Нашел… – вздохнул Перченок.
– Ты обнаружил связь между подозреваемым и жертвой?
– Обнаружил…
– И алиби у него нет?
– Нет…
– Значит, у этого Лапникова было орудие, была возможность совершить убийство и был мотив… чего же тебе еще нужно, капитан? Чем ты недоволен?
– Все же что-то здесь не сходится, Владимир Егорович! – тоскливо проговорил Перченок. – Как же он его убил, если, по данным видеонаблюдения, он не входил в дом?
– Ох, капитан, – холодно отозвался следователь, – понятно теперь, почему ты все еще в таком скромном звании! Не можешь ты, капитан, вовремя остановиться! Возможно, этот Лапников проник в дом каким-то другим путем… возможно это?
– Возможно… – вздохнул Перченок, – если по черной лестнице…
– Возможно, он проник в дом значительно раньше и где-то прятался до момента убийства… возможно?
– Возможно… там же, на лестнице…
– Ну, так чего же тебе еще? Чего ты хочешь? – простонал следователь, понимая, что занудный капитан от него не отстанет.
– Я хочу еще раз просмотреть записи видеокамер, за больший промежуток времени. С самого утра. Если Лапников проник в дом заранее, я найду его на этих записях… Если же он прошел по черной лестнице, то у него должен быть ключ от двери… А мы в квартире и на нем ничего не нашли.
– А он его выбросил!
«Ключ выбросил, а пистолет оставил», – подумал капитан, но вслух ничего не сказал, чтобы не напоминать Уткину, как подозреваемый орал, что пистолет ему подбросила Алиса Канарская. Вот, кстати, нужно бы поинтересоваться, что дал допрос Канарской, но что-то ему подсказывало, что не нужно сейчас задавать этот вопрос.
Чутье капитана Перченка не подводило, поскольку Алиса Канарская на допрос не явилась, следователь же Уткин этого даже не заметил, до того был увлечен новой версией и новым подозреваемым.
– Ладно, капитан, делай что хочешь! – отмахнулся от него следователь. – Но если ты найдешь на этой записи Лапникова – ты больше не будешь меня доставать своими вопросами?
– Не буду, – пообещал Перченок.
Виталий сидел в углу камеры, тупо уставившись в стену перед собой.
На этой стене были нацарапаны какие-то имена и даты – наверное, имена тех несчастных, которые сидели тут до него…