Магический лабиринт
Шрифт:
Я был очень велик для своего возраста и в четырнадцать уже стал лесорубом. В двадцать из-за несчастного случая я стал калекой и всю оставшуюся жизнь стряпал в лагерях дровосеков. Моя жена, тоже метиска, подрабатывала стиркой. У нас было семеро детей — четверо рано умерли, а остальные стыдились своих родителей. Но мы жертвовали для них всем, любили их и старались хорошо воспитать. Два моих сына уехали работать в Монреаль, а потом погибли во Франции, сражаясь на стороне англичан, которые их презирали. Дочь стала шлюхой, заболела и умерла — так я слышал. А жена умерла от разбитого сердца.
Я рассказываю тебе это не потому,
— Я вижу по твоему ватану, что сможешь, — улыбнулся гость. Он встал, снял с шеи золотую спираль на серебряном шнурке и надел ее на шею Ла Виро. — Это тебе, Жак Жийо. Носи ее с честью. Прощай. Возможно, мы еще увидимся в этом мире, а возможно, и нет.
— Подожди! — сказал Ла Виро. — У меня еще столько вопросов!
— Ты знаешь достаточно. Благослови тебя Бог. И гость ушел. Снаружи по-прежнему бушевали дождь, гром и молния. Миг спустя Жийо тоже вышел, но гостя и след простыл. Ла Виро обвел взором грозовое небо и вернулся в хижину. Там он сидел, пока не прогремели питающие камни и не настал день. Тогда он спустился на равнину и рассказал, что с ним случилось. Как он и сказал, все, кто услышал его рассказ, сочли его безумцем. Но со временем появились и такие, что поверили ему.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
Около тридцати трех лет назад Герман приплыл в Вироландо. Он собирался задержаться там лишь на время, нужное для нескольких бесед с Ла Виро, если тот допустит его к себе. А там он снова отправится туда, куда пошлет его Церковь. Но Ла Виро попросил его остаться здесь, не сказав, для чего и как долго. Прожив здесь год, Герман взял себе имя Фениксо.
Это были счастливейшие годы его жизни. И не было повода думать, что он скоро покинет этот край.
Этот день будет похож на много других, но эта похожесть сладка, а небольшое разнообразие украсит ее.
После завтрака Герман поднялся к большому дому, построенному на вершине скального столба, и прочел там лекцию своим семинаристам, закончив ее за полчаса до полудня. Потом быстро сошел вниз и встретился у питающего камня с Крен. После они поднялись на другую скалу, привязали к себе дельтапланы и прыгнули в шестисотфутовую пропасть.
Над Вироландо сверкали тысячи планеров — они парили вверх и вниз, описывали круги, ныряли, взмывали, падали, танцевали. Герман чувствовал себя птицей, нет — вольным духом. Пусть это иллюзия свободы — ведь всякая свобода иллюзия — но эта самая лучшая.
Дельтаплан у Германа был ярко-красный, в память об эскадрилье, которой он командовал после гибели Манфреда фон Рихтхофена. Алый цвет символизировал также кровь, пролитую мучениками Церкви. В небе было много таких красных птиц вперемешку с белыми, черными, желтыми, оранжевыми, зелеными, синими и пурпурными. В этой благословенной земле залегали гематит и другие руды, из которых делались красители. И не только этим она была благословенна.
Герман вился в проеме между скалами, огибая мосты, где стояли дома, порой в опасной близости от каменных и деревянных опор.
Иногда он проплывал мимо воздушных шаров, махая людям в плетеных корзинах. На каникулах они с Крен тоже сядут на воздушный шар, поднимутся на тысячу метров и предоставят ветру нести их по долине. Бывало, они плыли так целыми днями, болтали, ели, занимались любовью в тесноте, двигаясь без толчков, без единого дуновения ветра — ведь они летели с той же скоростью, что и он.
Выпустив в сумерках водород, они приземлялись на берегу, клали свернутую оболочку в корзину и наутро, взяв лодку, плыли обратно вверх по Реке.
Через полчаса Герман устремился вниз вдоль Реки, спустился и побежал по берегу. Как сотни других летунов, он отвязал свой дельтаплан и с этой громоздкой ношей на спине пошел к скале, с которой взлетел.
Его остановил посыльный в красно-желтой шапочке.
— Брат Фениксо, Ла Виро хочет тебя видеть.
— Спасибо, — сказал Герман, но в душе содрогнулся. Неужели верховный епископ решил, что пришло время отослать его прочь?
Тот, кто звался Человек, ждал его в своей квартире, в храме из красного и черного камня. Из высоких палат Германа провели в небольшую комнату, и дубовая дверь закрылась за ним. Там стояла простая мебель: большой письменный стол, несколько стульев, обтянутых рыбьей кожей, бамбуковые стульчики, две кровати, стол, где помещались кувшины с водой и небольшой выбор спиртных напитков, чашки, сигары, сигареты, зажигалки и спички. Обстановку довершали ночной горшок, два Грааля и одежда, висящая на колышках, вбитых в стену. Имелся туалетный столик перед слюдяным зеркалом на стене и еще один, где лежали помада, ножнички и гребенки, которые порой поставлялись Граалями. Пол покрывали циновки из бамбукового волокна и среди них звезда из рыбьей кожи. В гнездах на стенах горели четыре факела. Дверь во внешней стене была открыта. Через отдушины в потолке поступал воздух.
При появлении Германа Ла Виро встал — огромный, ростом шесть футов шесть дюймов, и очень смуглый. Нос у него напоминал клюв исполинского орла.
— Добро пожаловать, Фениксо, — пробасил он. — Садись. Выпьешь чего-нибудь? Хочешь сигару?
— Нет, Жак, благодарю. — Герман сел на указанный ему мягкий стул.
Верховный епископ занял свое место.
— Ты, конечно, слышал о гигантском железном корабле, идущем вверх по Реке? Барабаны передают, что он сейчас в восьмистах километрах от нашей южной границы. Значит, дня через два он эту границу пересечет.
Ты рассказал мне все, что знал, об этом Клеменсе и о его компаньоне, Иоанне Безземельном. О том, что случилось после того, как тебя убили, ты, конечно, знать не мог. Но эти двое, очевидно, отбили своих врагов и построили свой корабль. Скоро они пройдут через нашу территорию. Насколько я слышал, они не воинственны, и нам можно их не бояться. Они сами нуждаются в содействии тех, кому принадлежат прибрежные питающие камни. Они могут и силой взять то, что им нужно, но идут на это лишь в крайнем случае. Однако я слышал тревожные вести о поведении части команды, когда ее — как это? — да, увольняют на берег. Имели место безобразные случаи, в основном связанные с пьянством и женщинами.