Магический спецкурс
Шрифт:
— В моей жизни оказалось столько лжи. Мне лгали все подряд. Ты можешь считать, что просто недоговаривал, но ты тоже лгал. Я бы простила тебе это, как ты прощал мне многое. Как я простила своих родителей. Но речь идет о моей жизни, Ян. Мне страшно. Мне больно. У меня нет права на ошибку. Я бы хотела тебе поверить. Господи, если бы ты только знал, как я этого хочу! Но я не могу. Я слушаю тебя и думаю: «А что, если он опять играет фактами, недоговаривает? Что, если я опять задаю не те вопросы, а он этим пользуется? Что, если он просто говорит мне то, что я хочу услышать?» Сейчас для меня главное остаться той, кто я есть,
Он медленно кивнул, как будто через силу признавая мою правоту. Ни горечь, ни разочарование не исчезли, но к ним добавилось понимание.
— Я знал, что однажды ты станешь более осторожной и менее доверчивой. Жаль, что именно на мне закончился твой запас доверия, но, наверное, я это заслужил. Надеюсь, что однажды смогу его вернуть, но, видимо, не сейчас. Время покажет, кто был прав: я или твои книги.
— Время покажет, — согласилась я, даже скривив губы в подобии улыбки. — Ты либо окажешься прав, либо к тебе вернется любовь всей твоей жизни. Беспроигрышная позиция.
Мне показалось, что он молчал и смотрел на меня целую вечность, прежде чем сказать:
— Тогда отчего у меня такое чувство, будто я уже проиграл?
Глава 21
После разговора с Норманом стало только хуже. С одной стороны, его слова дали мне надежду. Ту надежду, которую я так отчаянно искала в книгах, но не смогла найти. С другой стороны, я боялась ему поверить. Что, если это уловка? Всего лишь способ ослабить мою бдительность? Я хотела верить ему, но поэтому и боялась. И это угнетало, как ничто другое. С первых дней в Орте он стал моим союзником. Он защищал, помогал, говорил о важном. Задолго до того, как стать моим любовником, он стал для меня наставником, который помогал увидеть жизнь под другим углом. Благодаря ему я находила точки опоры, чтобы идти вперед и вверх. Я привыкла доверять ему, но именно в доверии я сейчас видела свою уязвимость.
И как будто мне было мало проблем, жизнь решила подкинуть новые.
В пятницу, едва войдя в аудиторию, Дилан Мор нашел меня взглядом и кивнул на дверь.
— Ларина, вас вызывает к себе ректор. Он ждет вас в преподавательской. Идите.
— Сейчас? — зачем-то уточнила я, за что заслужила недовольный взгляд.
— Поскольку ректор ждет вас сейчас, было бы неплохо, если бы вы сейчас к нему и отправились.
Хильда бросила на меня вопросительный взгляд, а я, немного нервничая, пожала плечами в ответ. По какой причине ректор мог хотеть меня видеть, я не представляла. Я ведь пришла на ТРЗ, как мы и договаривались.
Однако стоило открыть дверь в преподавательскую, как некоторые вещи встали на свои места. Помимо ректора меня ждали хорошо знакомый старший легионер столицы и совсем незнакомый очень полный мужчина лет пятидесяти на вид. Выглядел последний очень серьезно и важно, из чего я сделала вывод, что он главнее Ротта, кем бы он ни был.
— Госпожа Ларина! — почти радостно воскликнул Ротт, вставая при моем появлении. — Рад видеть вас в добром здравии. Вы чудесно выглядите.
Поскольку я последнее время плохо спала и меня совершенно не тянуло по утрам ни скрывать последствия этого косметикой, ни как-то укладывать волосы, его слова прозвучали не слишком
— Вы, как всегда, очень грубо льстите, господин легионер, — отозвалась я и настороженно посмотрела на второго мужчину, который так и остался сидеть. Он не делал каких-либо попыток встать, представиться или объяснить свое присутствие.
Оказалось, что за него это был уполномочен сделать Ротт.
— Таня, разрешите представить вам господина Эрдингера, уполномоченного обвинителя.
Уполномоченный обвинитель — то есть местный прокурор, как я поняла, — едва кивнул, так и не встав. При его грузности вставать-садиться едва ли было легко.
— Очень приятно, — осторожно отозвалась я, все еще не понимая, что этим господам от меня нужно.
И снова прояснить ситуацию взялся Ротт, который сегодня отчего-то был сама любезность.
— Господин Эрдингер выступает обвинителем на процессе Вильяма Нота, — пояснил он. — Сейчас дело дошло до слушаний и свидетельских показаний. Поскольку вы и есть основной свидетель обвинения, он хочет пройтись с вами по вашим показаниям.
— Мне что, надо будет выступать в суде? — От этой мысли меня передернуло.
— Всего лишь рассказать, как все было, — наконец подал голос Эрдингер. В противовес не очень располагающей внешности голос у него оказался довольно приятный: низкий, бархатистый, успокаивающий.
Я кивнула, понимая, что следовало ждать подобного. После того как легионеры забрали Нота, я поначалу и ждала какого-то продолжения истории, но потом слишком увлеклась другими вещами.
Ротт сделал приглашающий жест в сторону кресла, на котором до этого сидел сам, и пояснил:
— Ректор присутствует здесь в качестве вашего представителя, поскольку формально вы все еще несовершеннолетняя. Беседа эта неофициальная, вам ничего не грозит, но мы подумали, что так вам будет спокойнее. И если хотите, мы можем вызвать кого-то из ваших родителей, но тогда процесс немного затянется.
— Да нет, не стоит, — я отмахнулась. Уж если я тогда выдержала в одиночку допрос тремя легионерами — как теперь понимаю, совершенно незаконный по местным правилам — то как-нибудь обойдусь молчаливой поддержкой ректора, который со скучающим видом рассматривал потолок. — Задавайте ваши вопросы.
Я боялась, что за прошедшие месяцы мелкие детали случившегося в начале каникул стерлись из моей памяти, но стоило начать рассказывать, как все вернулось и предстало перед глазами в таких подробностях, словно произошло вчера. Только эмоции немного улеглись, поэтому на вопросы я отвечала даже более четко и последовательно, нежели на первом разбирательстве.
До тех пор, пока обвинитель не спросил:
— Вы знаете, почему Вильям Нот хотел вас убить?
Я замялась. Теперь-то я знала, но очень сомневалась, что мне стоит озвучивать причину даже тут, в узком кругу. О том, чтобы заявить это в зале суда, и речи быть не могло.
— Насколько я знаю, он принадлежит к каким-то местным террористам, — в конце концов выдавила я. — Но я так и не поняла, почему они желали моей смерти.
— И у вас нет никаких догадок? — настаивал Эрдингер.
— Мне кажется, госпожа Ларина уже ответила на этот вопрос, — неожиданно вмешался ректор, хотя я думала, что он вообще нас не слушает. — И мне кажется, что ответ на него должен знать господин Нот. Спросите у него.