Магиер Лебиус
Шрифт:
– М-м-м… – Мартин кривился от боли и страха.
– Неужели ты надеешься, что второй раз тебе повезет так же? Неужели считаешь, что мне здесь нужен сосед, от которого нет никакой пользы?
– М-м-м…
– В общем, ты подумай хорошенько, прежде чем давать окончательный ответ, ладно? Подумал? А теперь давай попробуем снова. Итак, Мартин, я хочу выйти отсюда, а у тебя есть выбор: либо помочь мне, либо сдохнуть. И я спрашиваю в последний раз: ты мне поможешь?
– Эй, о чем вы там опять шушукаетесь? – выкрикнул из мрака кто-то невидимый и зоркий. Однако недостаточно
Дипольд не слушал. Он сейчас желал услышать ответ Мартина.
И Мартин ответил. То, что надо. То, на что рассчитывал пфальцграф. Потому что иначе ответить не мог. Жалкие людишки, живущие одним лишь страхом и ровно столько, сколько им позволяют другие, иначе отвечать не умеют.
– Хорошо, – выдавил мастер. – Я помогу, я сделаю, все, о чем вы просите. Только умоляю, ваша светлость, когда вас поймают, не выдавайте меня! Ради всего святого! Когда это случится, скажите, что вы сами…
«Когда вас поймают»! «Когда», а не «если»! Мартин не сомневался в том, что побег невозможен. Дипольд смотрел в обезображенное лицо. Вареное лицо открывало и закрывало рот. И шелест слов был слышен лишь тому, кто рядом, кто вплотную, кто прильнул всем телом к решетке меж двумя клетками.
– …Все сделали сами. Без меня. Вас не станут наказывать строго. Так строго, как меня, – не станут. Вас не отправят к Лебиусу, в мастераторию. Вы еще нужны. Нужны маркграфу живым. И вы нужнее, чем я. Вас держат здесь не из-за умелых рук, но ради чего-то другого. Поэтому когда поймают…
«Когда поймают»! «Когда», а не «если»!
Дипольд с силой ударил Мартина о решетку. Раз, другой… И – отбросил брезгливо.
Тот повалился, звякнув цепью. Всхлипнул. На изуродованном лице отпечатались два железных прута. Две вдавленные полосы с крошкой осыпавшейся ржавчины.
– Убей Вареного! У-бей! – глумилась и бесновалась темнота.
Пусть! Оглушенные собственными воплями узники общих камер наверняка не расслышат теперь, о чем говорят обитатели двух «одиночек». И хорошо бы еще – не увидели своими натруженными, привычными ко мраку зенками то, что не предназначено для чужих глаз.
Дипольд снова подтянул соседа за цепь. На этот раз Мартин не сопротивлялся. Не ломал ногти и не обдирал пальцы о грязный пол, не отползал. Прошуршал по камням и прелой соломе безвольно, как мешок с отрубями.
– Держи, – Дипольд сунул вилку через решетку, прикрывая свое сокровище рукавом. – Обещаю тебя не выдавать. Ни Альфреду, ни Лебиусу. Слышишь? Даю слово. А мое слово крепкое. Только уж и ты не вздумай глупить, Мартин. Тебе от меня деться некуда. Обманешь – пеняй на себя.
Здесь не обманывали того, кто сильнее. Не хватало духу. Сосед справа выполнял приказ Дипольда добросовестно, со всем необходимым тщанием и прилежанием. Мартин расположился лицом к окошку, к свету. И – спиной к коридору, к тьме. Для пущей надежности накинул на плечи одеяло. Привалился к разделительной решетке, полностью заслонив руки и то, что в них, от цепких взглядов прочих узников подземелья. Только Дипольд мог сейчас наблюдать, как работает мастер, и даже ему, благородному пфальцграфу, не посвященному
Со стороны казалось, что обитатель одиночной камеры либо дремлет сидя, либо молится, замотавшись в одеяло. В чем-то ином заподозрить Мартина было сложно, ибо ни стук, ни звон не нарушали привычный гомон подземной темницы. Работа происходила почти бесшумно. И сам мастер при этом практически не шевелился. Зато проворные пальцы умельца творили вовсю.
В качестве тисков Мартин использовал собственную цепь. Вставлял конец вилки между двумя звеньями и… И гнул, и выкручивал, превращая двузубый столовый прибор в совсем иного рода инструмент. Иногда вилка отправлялась в неглубокую узкую щель – в том месте, где прутья решетки входили в каменные плиты пола. И уже там принимала нужный изгиб.
Металл поддавался, обретая нужную форму.
Работа длилась не так чтоб очень долго. Однако и скорой Дипольд, нетерпеливо дожидавшийся результатов, ее бы не назвал. Не менее двух часов потребовалось для того, чтобы из подручного предмета, голыми руками, при помощи цепи и трещины в камне создать такое… этакое…
– Вот, ваша светлость, – тихо-тихо прошептал Мартин.
Рука его нырнула за решетку – под соломенную подстилку пфальцграфа, оставив там готовое изделие. Нырнула и вынырнула. Быстро и незаметно. Мартин не желал быть причастным к предстоящему побегу. Не хотел, чтобы кто-то заметил, заподозрил.
Дипольд, запустив руку под солому, ощупал переданный ему предмет, затем осторожно, прикрываясь спиной от общих камер, извлек из подстилки, осмотрел то, что прежде было вилкой. А теперь… М-да, теперь…
Один зуб отогнут в сторону и прижат к ручке. Чтоб не мешал, наверное. Второй – и вовсе не узнать – на его месте красовался острый, витиевато изогнутый крючок. Противоположный конец вилки тоже обработан. Где-то треть ручки сдавлена, скручена. И – три изгиба под прямым углом. Тут, правда, все грубее, проще…
Что ж, вкушать пищу подобной штуковиной будет отныне крайне неудобно. Но ведь гнули, корежили и крутили похищенную с маркграфского стола вилку для иного.
– Острым концом разомкнете цепь на ногах, – торопливо пояснил Мартин. Голос его был слышен едва-едва, зато страх так и пер сквозь шепот и сбивчивое дыхание. – Рукоять вилки – для замка в двери.
– Не врешь?! – Дипольд тщетно пытался преодолеть подступающее волнение. Свобода, казалось, была так близка. Или лишь ее призрак?
– Должно сработать, ваша светлость. Должно открыть.
Должно? Что ж, попробуем…
– Не сейчас, ваша светлость! – тихо запаниковал Мартин. – Не прямо сейчас! Пусть все уснут сначала…
Ерунда! Все сразу здесь никогда не спят. Общие клетки бодрствует круглые сутки.
– Откроете, когда я усну. Пожалуйста! Чтобы все видели, что я сплю. Чтобы меня потом не…
Плевать! Медлить больше Дипольд не собирался. Ни минуты, ни секунды.
Дрожащей рукой (ну ничего он сейчас не мог поделать с этой проклятущей дрожью) пфальцграф всунул отмычку в кандальный замок. На железном кольце. На правой лодыжке.