Магии не существует, или Криминальный репортер

Лифантьева Евгения Ивановна

Лопасти вертолета не успели остановиться, как из кустов на нас выскочили две здоровущие собаки. Они облаивали вертолет до тех пор, пока на полянке не появился старик в выгоревшей 'энцефалитке'. Я вежливо поздоровался с Сергеем Сергеевичем, потом Макс отвел его в сторону, сказал несколько слов. Старик побледнел, кивнул головой:

— Хорошо. Только соберусь полчаса у меня есть?

— Да, конечно.

Квашнин с собаками растворились в кустах, а я, чтобы размяться пошел к реке. На небе таяли рассветные облака. Березняки на том берегу были нежно-зеленые, словно укрытые мерцающей вуалью. Ельники, наоборот, — темные, почти синие. На все лады заливались птицы. Под ноги мне попалась россыпь

подснежников, и я собрал маленький букетик. Для мамы. Как жаль, что ей не доведется подышать этим, напоенным лесными ароматами, воздухом!

Потом Макс крикнул меня, я бросил последний взгляд за реку. А что, если взять отпуск и отправиться куда-нибудь сюда? Конечно, у меня никогда не будет домика на 'Папиных дачах'. Но заимка на реке Уй или на реке Шиш — это вполне реально…

Семь конфет

— Не, Макс, ты не понимаешь. Я не жалуюсь. Просто тесно мне…

Цвели яблони. Над импровизированным мангалом из кирпичей курился сизоватый дымок. Мы пили пиво и неспешно беседовали.

Женщины — моя мама и Айвиэль, с которой у нас наконец-то стало что-то получаться — закрылись в дачном домике, заявив, чтобы до обеда мы на кухню — ни ногой. На нас, мужчин, была возложена обязанность приготовления шашлыка. От запахов жарящегося на углях мяса в желудке слегка посасывало. Правда, мы удушили "сосуна" первой же бутылкой пива из выданных мамой "чтобы мы пока не скучали". Верно говорят: ожидание праздника порой приятнее самого праздника. И дача, если к ней правильно относиться, все-таки — великая вещь.

Но на меня почему-то напала меланхолия. Макс тоже не прочь пофилософствовать под пивко:

— У тебя в руках — газета. Сам же говоришь, что тебя почти не правят. — Макс наклонился, пошевелил шампуры. — Ты можешь транслировать читателям любые мысли. Сколько у вас тираж? 50 тысяч? Если каждую газету читают двое-трое, то это уже 10–15 процентов населения. Включая грудных младенцев и тех, кто вообще ничего не читает. Ты представляешь, какая это сила?

— Ха! Ты еще про четвертую власть скажи, — хмыкнул я. — Слышали, и не раз. Понимаешь, Макс, меня не правят не потому, что я очень уж хорошо пишу, а потому, что я знаю правила игры и стараюсь их не нарушать.

— Какие правила? Ну, антиправительственные призывы и все такое прочее, подозреваю, тебе самому ни в одно место…

— Мнение редактора о том, что нужно читателю. Ну-ка, подержи стакан.

Я, преодолев сопротивление наших дам, прорвался в дачный домик. Достал из сумки диктофон.

— Вот, Макс, конкретный пример, — сказал я, включая мою "писалку". Храню эту кассету уже пару месяцев, хотя давно пора стереть. В-общем, брал интервью во время рейда с ГИБДДешниками. Послушай, потом скажешь, что думаешь.

"Конечно, ГИБДД — не "убойный отдел", вам, журналистам, о нас писать скучно. Только все равно у нас работа с людьми. Иногда на такие человеческие комедии наталкиваешься… Вот было однажды…"

Несколько секунд — шорохи, кашель, щелчки. Это, помнится, капитан Рассохин лазил в "бардачок" за сигаретами, закуривал, смотрел на часы. Потом — снова его голос, почему-то вдруг слегка охрипший:

"Водитель, молодой белобрысый парень, сам вызвал милицию. И теперь сидел на подножке своего "ЗИЛа" весь какой-то пришибленный, испуганный. Он и сам, наверное, не знал — виноват или нет. Вроде ехал аккуратно. Спать хотелось, конечно, зверски, четверо суток рейса, хотелось скорее домой, вот и гнал всю ночь, чтобы сначала домой заскочить, своих порадовать, а к семи — на базу. Вырубался на ходу, поэтому, когда в город въехал, вообще скорость сбросил. Но все равно не уберегся…

Там, где возле школы старые деревья растут вплотную к дороге, где по обочинам — тень такая, что ничего не разберешь, под колеса вдруг вывалился мужик. Словно из ниоткуда появился. Так что и ни затормозить не успеть, ни отвернуть… Вот и мучился парень: а вдруг он и вправду на миг "вырубился", и менты чертовы решат, что он виноват, и тогда — прости-прощай все, что есть в жизни. Срок, может, и условный дадут, хотя вряд ли, мужика же он насмерть задавил…

А я тогда еще старлеем был. Отправили на ДТП. Спать, помню, тоже зверски хотелось. И все никак я к этим трупам привыкнуть не мог. Груженый "ЗИЛ" — это тебе не иномарка какая. Машина проехалась по трупу правыми колесами — всеми тремя, все — в кашу. Но работать — то надо… Описание места происшествия, тормозной след, положение тела, вещи потерпевшего… Волокита. Я писал, а сам прикидывал: не мог водила задремать за рулем. Буквально метров за сто до места аварии он свернул с главной дороги в улочку, идущую мимо школы. Если бы спал — не свернул, в поворот бы не вписался. Парень вроде трезвый, хотя на комиссию надо будет отправить. Почему поздно тормозить начал? Если мужик, как он говорит, выскочил из-за деревьев, то, правда, до самого столкновения мог его не видеть… Можно со спокойной душой дело закрывать. Родственникам сообщить — и порядок.

У потерпевшего в карманах паспорт — еще советский, немного денег и кулек с конфетами. Дорогие конфеты, московская шоколадная "Белочка". Семь штук. Видно, зашел в магазин, купил сто грамм. А еще пьян он был, без экспертизы понятно — от трупа разило, как от пивной. Одет не шикарно — обычный спившийся работяга… Ну и чет с ним, с этим делом, баба с возу, как говорится…

Наутро я, хоть и не моя это обязанность, пошел к родным погибшего. Адрес по прописке — в двух шагах от моего дома. Трудно, что ли? Зачем кого-то еще гонять: прописан мужик в частном секторе, телефона нет, а так — сразу дать родственникам на подпись все бумаги об отказе от возбуждения да и закрыть дело.

Калитку открыла девица лет семнадцати:

— Нет, Синициной Ольги Петровны дома нет. На работе мама. А в чем дело?

— Ты только не волнуйся. Отец твой погиб. Сегодня ночью.

— Какой отец? Синицин? Этот алкаш что ли? Туда ему и дорога. Достал!

— Ладно, мне все равно, а вы — родственники, нужно документы оформлять, похоронами заниматься, наследство опять же. Дом, например, переоформить…

— Какой дом? — Встрепенулась девица. — Да нет у него ничего. Не было. Если бы не этот гад, мы бы, наверное, в этой заднице не жили…

Слово за слово, и девушка выложила всю нехитрую историю семьи. В начале девяностых они были "новыми русскими". Счастливыми, как в кино. Михаил Синицин торговал всем, что под руку попадется: лесом, мукой, железом… Молодая жена, дочка-лапочка. Все, как у людей: квартира, машина… А потом пошла полоса невезения. Раз Михаил сам "прокололся", второй раз его "подставили". Нет бы, как другие, переписать квартиру на жену, развестись да и свалить куда-нибудь подальше. Потом, когда все утрясется, можно и вернуться к семье… Нет, он пытался бороться, ввязывался в новые авантюры… В результате и квартира, и машина — все ушло за долги, жили только на зарплату жены, а какая зарплата у нянечки в детсаду, ведь у Ольги Синициной — ни профессии, ни образования, в девятнадцать лет выскочила за молодого "кооператора", думала: всю жизнь будет за мужем, как за каменной стеной… К тому же Михаил еще и пить начал по-черному: нервы не выдержали. В конце концов, Ольга тоже не выдержала, выгнала мужа, он лет пять уже где-то "бичует". Правда, из дома она его не стала выписывать. Где жил? Чем занимался? А черт его знает…