Магистериум морум
Шрифт:
Дамиен был единственным сыном и наследником весьма пожившего магистра. Мальчик входил уже в юношеский возраст, был пытлив, сообразителен, но несколько романтичен и малоуважителен к авторитетам Магистериума. Фабиус не раз замечал его за неподобающими разговорами с оруженосцами, подмастерьями…
За дверью сына раздался звон.
Магистр ускорил шаг, рискуя оступиться на узкой винтовой лестнице, освещённой единственным почти прогоревшим факелом, приоткрыл, наконец, тяжёлую дверь и застыл на пороге: Дамиен скакал по комнате в ночной рубашке, размахивая тяжёлым учебным
Двигался он уверенно, ловко совершая колющие и рубящие удары, уклоняясь от неведомого противника, парируя его выпады. Он раскраснелся, но дышал ровно, видимо, такая забава была ему не в новость.
Фабиус так и остолбенел в дверях: потомственный маг не может унизиться до того, чтобы взять в руки оружие воина! Мальчишке уже сравнялось пятнадцать зим, он не должен так опрометчиво, так глупо…
– Дамиен! – магистр не удержался и возвысил голос.
Меч с грохотом обрушился на каменный пол. Юноша замер – краснощёкий, с прилипшими ко лбу кудрями. Его губы медленно теряли улыбку.
Фабиус молчал. Он не знал, о чём говорить. Дамиен осваивал магическое мастерство с раннего детства. И кодекс Магистериума занимал в его обучении должное место, как тому и положено. Дамиен должен был запомнить уже, что руки мага могут, конечно, касаться холодного железа, всё это предрассудки, что от железа теряется мастерство, но вот унижать себя перед чернью нельзя. Маг не вправе уподобляться воинам и размахивать железяками. Только серебряный кинжал – подобающее оружие мага, и в цель его должно направить правильно сложенное заклятие, а не обезьяньи прыжки и ужимки!
Ощутив гнев отца, юноша сделал шаг назад, но глаз не опустил. Так и смотрел, горячо, не моргая. Краснота сползала с его щёк: что-что – а стыдно ему не было. Дамиен был испуган, ощущал себя преступником, но и жажда нарушения запретов бушевала в нём сейчас в полную силу лунных, наполненных потоков.
– Как ты посмел!.. – начал Фабиус хмуро и осёкся.
Дамиен сделал ещё один шаг назад. Глаза его блестели, зрачки расширились, дыхание участилось. Он родился бойцом, а не трусом, и порка на конюшне пришлась бы ему сейчас как никогда кстати. Но магистр не мог посветить в случившееся слуг. А сам… Поднимется ли у него рука?
Он никогда не наказывал мальчика, ведь это причинило бы боль обоим. Жалел его или себя? И вот – дожалелся.
– Дамиен! – сказал Фабиус, сдвинув брови так, что они словно бы срослись в одну черту. – Иди за мной!
Кнут был на конюшне. Нужно было спуститься вниз, пройти через двор, открыть двери в конюшню, где спали на сене два младших конюха…
Фабиус вышел на лестницу, подождал, пока сын набросит плащ прямо на ночную рубашку и… стал подниматься на средний, рабочий, этаж колдовской башни. Туда, где он проводил большую часть времени. Чей круглый зал был для него и кабинетом, и даже в какой-то мере домом, потому что он часто засыпал там на соломенном тюфяке, лежащем в углу.
Дамиен плёлся за отцом, не очень-то понимая, что ему грозит, пока не сообразил: они в любимой комнате магистра, где ночью светло, как днём, от толстых свечей, где хранятся книги и минералы,
Юноша остановился, озираясь с недоумением и некоторой робостью. Отец нечасто звал его сюда. Учебные занятия проводились в комнате Дамиена, нужные книги и амулеты старый маг выбирал для него сам, не очень-то допуская к более «взрослым» фолиантам и артефактам. Но был и ещё более запретный зал башни, самый верхний, где огнедышащая пентаграмма покрывала добрую четверть пола из розовато-серого мрамора, куда по ночам тянулись иногда с неба сверкающие шлейфы, откуда доносились загадочные звуки...
Дамиен замечтался и не заметил, как отец достал из шкафчика у стены тяжёлую книгу заклинаний, перевернул несколько страниц и кивнул ему на собственное деревянное кресло, стоявшее рядом с небольшой рабочей пентаграммой в центре округлого помещения, у стен которого теснились стеллажи, шкафчики и сундуки:
– Садись же!
Дамиен, всё ещё не очень понимая, чего хочет отец, опустился в кресло.
Фабиус положил ему на колени книгу, показал на длинное заклинание на полторы страницы и выдохнул:
– Выучишь наизусть. Утром ты должен будешь сотворить всё это без книги, дабы язык зажжённого пламени обратился здесь в саламандру. Если результата не будет…
Фабиус в раздражении сделал несколько шагов к пентаграмме, потом к дверям, обернулся:
– Я отправлю тебя в деревню! Будешь печь хлеб или пахать землю!
И он вышел, хлопнув тяжелой дверью.
И только тогда сообразил, что в гневе оставил и себя без балкона, где наблюдения могли бы успокоить его, и без разговора с сыном. Ведь они могли бы поговорить, наконец, по душам?
Или не могли?
Но что же он сделал не так? Где просмотрел мальчика, полагая, что тот растёт, как яблоня в саду заботливого земледельца, а оказалось – ростком на пустоши?
Фабиус осознал вдруг, что говорить ему с сыном не о чем, что его всегда тяготил неусидчивый, неровно взрослеющий ребёнок, мешающий ему работать и наблюдать, ставить эксперименты и конструировать. И вот Дамиен вырос, наконец, для сложных магических наук. Они могли бы стать ближе: у них появились общие интересы, мысли, возможности. И вдруг именно сейчас магистр ощутил, что между ним и Дамиеном уже не трещина – пропасть. Он словно бы осиротел в один миг и без сына, и без своего открытия, которое самое время было описать, снабдить чертежами…
И ведь все письменные принадлежности – тоже остались в рабочем зале башни!
Взбешенный Фабиус нёсся по лестнице вниз, пока не уткнулся в массивную подвальную дверь.
Отец людей, Сатана, кто виноват в том, что он никогда не бил мальчика и не смог сейчас себя пересилить? Хотя кнут был бы лучше обоим – парень накричался бы и уснул, а Фабиус вернулся бы к своим исследованиям!
А если Дамиен не справится с заклинанием? Магистр уже не сможет нарушить данного самому себе слова. Придётся везти сына в деревню… В какую, интересно? Из тех, что разрослись вокруг соседнего Лимса?