Магистериум морум
Шрифт:
У входа в гостевые комнаты томились три молоденькие служанки. Магистр велел им удалиться, даже не присмотревшись к напудренным лицам и излишне открытым грудям. Слуге он сообщил, что устал и не желает, чтобы его беспокоили до завтрака.
Однако, уединившись для отдыха, спать магистр Фабиус не стал. Он тщательно, по периметру, обошёл со свечой доставшиеся ему скромные апартаменты: две комнаты, в одной из которых окно было большое, застеклённое хорошо сделанным желтоватым стеклом, а в другой — узкое, как бойница, затянутое непрозрачной
В комнате с большим окном стояли стол, бюро с письменными принадлежностями, два стула, большой сундук и маленькие клавикорды, к сожалению, изрядно расстроенные. (Магистр постучал по клавишам и поморщился). В комнате с окном-бойницей имелись широкая деревянная кровать, маленький прикроватный столик (куда перекочевали вино и сливы), да ночной горшок.
Завершив обход, магистр достал из седельных сумок зеркальце из отшлифованной серебряной пластины, толстую свечу, и переплетённую в кожу походную книгу заклятий.
Свечу он поставил на стол в комнате с большим окном, рядом положил зеркальце и книгу, прочитав из неё предварительно несколько фраз. И как только магистр удалился во вторую комнату, с окном-бойницей, как над столом тут же сгустилась тень читающего человека.
Фабиус невесело усмехнулся, подошёл к бойнице, коснулся стекла одним из перстней, а их на его правой руке было три, и произнёс тихо «Absit omen!».
И без того мутное и пузырчатое стекло запотело вдруг, словно украшало не спальню, а баню.
Магистр нахмурился: он ожидал другого эффекта. Провёл пальцем по влажной поверхности, рисуя какой-то нужный ему узор… Но линии сами собой сложились в очертания женской головки с тяжёлым узлом волос.
Волосы Райана успела заколоть в узел. Это было первое, что она сделала, ощутив тяжесть под сердцем.
Он не возражал. Он смотрел на неё и не мог наглядеться, зная, что судьба уже занесла над нею свой меч. Что ей суждено стать матерью его единственного законного сына и наследника, а, значит, родов она не переживёт.
Он страховал себя с любовью, как мог. Взял в жёны девочку из отдалённой провинции Ларге. У небогатых родителей справился лишь о здоровье невесты, прежде чем заочно подписать брачный контракт. Он желал увидеть дурнушку, а увидел любимую. Всегда и вечно. Нежную и трепетную, как птица, которую вспугнул охотник, поднимающий лук.
Магистр вздохнул и одним движением стёр нечаянный узор. А затем повторил заклятье и подул на стекло.
Воздух в комнате всколыхнулся, стекло растаяло, а на подоконнике захлопал крыльями огромный чёрный ворон.
И тут же часы на городской ратуше пробили девять. А следом сторож истошно заорал вдалеке: «Девять часов в Ангистерне! Время спать!»
Эти звуки легко заглушили шипение вина в серебряном гербовом кубке. С первым ударом часов оно поднялось шапкой колдовской зелёной пены, но тут же опало и приобрело свой обычный вид.
Ворон же — посидел, охорашиваясь,
___________________________
Да не случится такого! (Чур меня!)
Глава 12. Тьма как предчувствие
«Кучеру для обуздания лошади, во много раз его сильнейшей, необходимы вожжи и удила; в человеке это будет нервная сила, представляющая средство воздействия воли на организм. Умение направлять и концентрировать ее — первая степень магического развития».
Папюс, «Практическая магия»
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
5 день.
Тьма раскинула над Ангистерном шаль — тоньше паутины, темнее воронова крыла. Птица, взлетевшая с подоконника гостевых покоев в доме префекта, растворилась в ней, как горсть соли в мутной воде.
Ворон летел, почти не взмахивая крылами. Так следуют воздушным потокам старые опытные коршуны. Но коршун не может скользить над самыми крышами, и тот, кто способен видеть в темноте, легко опознал бы сейчас колдовскую птицу по полёту.
Бледная луна ещё поджидала свою голубоватую подружку и светила тускло, как сиротская свеча над выплакавшим глаза небом. Ворон то низко парил над городом, то поднимался выше, вглядываясь в чуть более светлые реки улиц, в сажевые заплатки теней между домами. И кружил, кружил во тьме…
Главная улица города золотилась обилием масляных фонарей. Ворон не торопился пересекать этот слабый поток огня. Он двигался параллельно ему, к яркому квадрату света на Ярмарочной площади.
С площади доносились звуки музыки, слышался смех, стук деревянных мечей. Видно, там давали представление заезжие комедианты. Ворон хотел было присмотреться получше к этому оазису ночного веселья, как вдруг тишину прорезал тонкий скрип, перемежающийся с хлюпаньем, а следом раздался человеческий визг, полный такого ужаса, словно кого-то пожирали заживо.
Визг порвал тонкую шаль ночи на лоскуты. Замелькали факелы, захлопали ставни, а крики звучали теперь сильнее, чем тот первый, самый страшный крик.
Ворон покружил над домом с резной башенкой, жавшимся слепым боком к рыночной скотобойне, и… камнем ринулся вниз! Следом вылетела из тьмы огромная крылатая тварь и с визгом заметалась между домами, пытаясь поймать его. Но быстро потеряла тень живой птицы среди мёртвых теней зданий.
За завтраком мэтр Грэ кашлял и кутался в беличью накидку, а тяжёлые шторы в обеденном зале были всё так же плотно задёрнуты, как и вчера за поздним ужином.