Магистериум морум

Бэд Кристиан

Фабиус вспомнил растерзанные трупы на церковной площади и кивнул. Демон не ответил. Он вглядывался в лица бандитов. У него был особенный интерес — инкуб подчитывал «своих».

Демон и маг с комфортом расселись на крыше дома префекта и смотрели вниз. А заодно — пили молодое вино, ели сыр со свежим хлебом.

Рука у Фабиуса больше не болела, конь его жевал сено в стойле, вот только… Алисса, встретив их во дворе, прикрикнула на инкуба совершено по-свойски. Мол, рубашка на нём снова побурела от жара, нельзя ли умерить? И тот тоже

ответил что-то весёлое и дружелюбное, поразив этим Фабиуса в самое сердце.

О чём он думал, оставляя женщину с инкубом? Демон настолько же прекрасен, насколько желанен его внутренний флюид. Совокупление с инкубом даёт человеку силу и долголетие. Могла ли Алисса?..

— Тридцать четыре адские тушки, не считая твоего малолетнего помощника! — констатировал Борн.

— Хела?

— У него есть имя? — удивился демон. — Сомнительно. Имя дают при оглашении, когда юный сущий приближается к своему первому столетию, что, по сути, и есть его настоящее рождение. У нас рождение — это не грязь под ногами, а вхождение в свет. Твой же знакомец слишком мелок, даже на глоток не хватит.

— То-то он так боится тебя, — невесело усмехнулся Фабиус. — Неужто демоны пожирают своих детей?

— Что за чушь? — нахмурился Борн. — Я сказал расхожую колкость.

Он вдруг дёрнулся, словно заметил внизу что-то странное, и на лбу его выступили мелкие красноватые капли.

— У тебя — кровь сочится по поводу и без? — удивился Фабиус, тоже глядевший вниз и рассеянно дожевывающий горбушку, сыр с которой он съел в самом начале их позднего ужина.

Сыр был привозной, из горных поместий, где чудесно варят его. Маг давно не ел хорошего сыра, сиднем сидя на своём острове.

— Это не кровь, а выпот, — поморщился Борн, озираясь, чем же вытереть лицо. — У нас нет крови, хотя иногда, для удобства, мы употребляем ваше слово.

Не найдя ничего подходящего, инкуб вытер лоб рукавом рубашки. Белоснежная ткань тут же побурела и даже слегка задымилась.

— Хлопок тонковат, надо бы крапиву или лён… — покачал головой маг. — А от чего этот выпот? Ты потеешь? Или это результат напряжения мыслей? Я видел раньше, что у инкубов выступают на коже розоватые капли, всё-таки больше похожие на воду. Ты же потеешь по виду совершенной кровью. Ты так напряжён или это особенность жизни в более глубоком Аду?

— Напряжёшься тут… — казалось, Борн с сожалением разглядывает испорченный манжет, но на самом деле взгляд его уходил из-под руки вниз, в толпу на Ярмарочной. — Их уже тридцать пять! Тридцать пять, маг… Тридцать пять моих сородичей долгие годы живут здесь, в Ангистерне, нарушая Договор, подписанный самим Сатаной. И о чём они думают сейчас? О том, как вымолить себе прощение? Нет! Они хотят штурмовать Ратушу, чтобы захватить в городе власть. Гнев Сатаны может быть страшен, если они вернутся в Ад, но собираются ли они возвращаться?

Фабиус задумчиво посмотрел вниз:

— Что ж, по крайней мере, силы, противостоящие нам, ясны.

Бунтовщики и их главарь, некто Барбр, представляют интересы Ада на земле. Крещёные — являются собственной силой, и оружие их — опасная ересь. Также есть обычные горожане, те, кто был обманут бунтовщиками, но таких на площади осталось сейчас немного.

— Противостоящие нам? — инкуб даже привстал от удивления. Ему бы и в голову не пришло поставить себя рядом с человеком. — А кого представляем «мы»?

— Я представляю магистерскую власть. Ты — мой союзник. Запертые в Ратуше — представляют власть гражданскую, которую мы не дадим уничтожить.

— Как просто… — хмыкнул инкуб. — А после?

— А после мы решим с тобой наши внутренние проблемы. Разве ты претендуешь на власть в мире людей?

Борн покачал головой.

Фабиус кивнул:

— Я так и полагал. Думаю, у тебя есть вопросы лично ко мне.

— Пожалуй, — согласился демон.

— Может, ты ищешь сатисфакции? Всё-таки я не безгрешен пред Сатаной…

Борн не ответил, но зрачки его вспыхнули, а потом и вся радужка налилась алым.

Фабиус, не желая реагировать на выплеск непонятных ему эмоций, перевёл взгляд на яркие цветы костров на площади. Раскаиваться он был не готов.

Да, ему исполнилось сорок, когда он убил своего первого инкуба. Всего же их было четверо. Инкубы казались магистру лёгкой добычей, он научился похищать их, как он думал, не оставляя следов. Но сколько верёвочке не виться… Тем более — теперь ему и не нужно бессмертие. Ему больше не для кого жить вечно.

Борн беззвучно окликнул Фабиуса, заставив того поднять голову, и заглянул в глаза:

— Но зачем ты убивал их? Это же бессмысленно? Соитие с инкубом питает женщин, тебе же пригодилась бы суккуб! Но и она не дала бы тебе вечной молодости. Тем более, мёртвая! Она сгорела бы в сосуде своего естества, не более! В чём польза, маг?

Фабиус криво усмехнулся:

— Это если убивать быстро. Но можно поступить умнее. Когда похищенный инкуб запирается в пентаграмме, его средоточие, медленно угасая, питает и обновляет твоё тело несколько дней. А потом…

Фабиус словно наяву увидел, как схлопывается тело инкуба, распятое в пентаграмме, выдавленное в небытие его собственным, разрушающимся естеством. Как молния поражает фигурку из соломы и тряпок, которую маг нарекал именем «похитителя» демона и обрекал на адскую месть…

Борн глядел, не мигая. Кажется, он не знал о таких обрядах, но увиденного ему было достаточно.

— Инкуб связывается с вызвавшим так, что лёгкие флюиды его постепенно перетекают в тело мага… — пробормотал он. — В конце концов, пленник сдувается, словно бурдюк, из которого выпили воду, и дыхание Серединного мира буквально выдавливает его пустую оболочку в междумирье… Но ведь для этого нужна эмоциональная связь? Проще всего её получить путём плотской любви… Неужели ты решался на соитие между тобой и инкубом, маг?