Магистр Ян
Шрифт:
— А откуда у нее самые свежие сведения о Гусе? — петушился обиженный Протива. — От меня…
— Тебя за доносы и выгнали из Вифлеема!.. — подзадорил спорщиков пьяный студент, доедая гуся и стараясь губами вырвать конфету из накрашенного рта своей хорошенькой соседки.
— Молчи ты, щенок! — крикнул на него хозяин. — Ты не имеешь права даже заикаться о том, о чем могут говорить преподобные братья! — И он снова повернулся к монаху: — Наш любезный фарар Протива был первым проповедником в этой проклятой — порази ее громом! — капелле.
— Давай,
— Если бы только мимо него!.. Похуже — мимо его церковной кружки! — заметил студент, который никак не маг удержать свой злой язык за зубами.
Хозяин сердито накинулся на студента:
— Ты что дерзишь!.. Ты приходишь ко мне только позорить меня… жрать и пить…
Другие не дают — Они худшее пьют! —озорно пропел студент.
Вино уже ударило в голову отца Войтеха. Он замахнулся на студента, но соседка, спасая парня от гнева, неожиданно бросилась в объятия фарара:
— Преподобный отче! Не покалечь моего студента!
Патер немного остыл. Студент воспользовался этим:
— Мир, преподобные братья! Да будет мир между вами! Я вижу, в своем гневе против врага нашей святой церкви вы на редкость едины.
— Верно, верно! — охотно подтвердил тощий попик. — Все едины в защите интересов церкви.
— Следовательно, fratres venerabiles, [31] предадимся общему святому созерцанию. — И он, бренча струнами своей лютни, запел:
In nomine Bacchi et Veneris et pleni ventris… Славлю я Бахуса, сытый живот и Венеру. Господи, грех триединый портит святую веру: Грех — спать ночью без подружки, Грех — когда вина нет в кружке, Грех тягчайший — если редки В кошельке твоем монетки!31
Братья во Венере.
На другом конце стола тощий попик несмело наклонился к Противе. Преисполненный глубокого уважения и зависти к богатству святых отцов, он пресмыкался перед ними.
— Преподобный отче, мы все знаем, что вы имеете большой вес в консистории, — скромно заговорил он. — Не могли бы вы помочь мне, бедняку? У меня не на что приобрести выгодный церковный приход. К моему приходу приписана одна голытьба. Я выколачиваю из нее то, что должна получать церковь, с помощью стражников, не брезгуя никакой дрянью. Не могли бы вы выхлопотать мне право на продажу индульгенций?
Фарар Протива
— Минуту назад ты сказал, что у тебя нет денег. Как же я, не зная, достоин ли ты этого, поручу тебе продажу индульгенций?
— Я охотно согласился б… Я был бы признателен вам… — лепетал попик. — Я готов отдать половину своей доли тому, кто поможет мне.
Протива сразу смекнул:
— Об этом говорят не здесь, глупенький. Зайди-ка ко мне завтра…
Хотя хозяин изрядно охмелел, однако он кое-что услышал из их разговора и вмешался:
— Что с вами? Здесь не место для торговых сделок!
Если вдоволь пьешь вина. Жажда в гробе не страшна… —не унимался студент.
В тот момент, когда губы гостей прилипли к кубкам, неожиданный стук в наружные двери нарушил тишину.
— Костлявая пришла за нами — завопил толстый монах. — Нашел время петь о гробе — накинулся он на певца.
Девушки завизжали. Первой пришла в себя Катушка:
— Не сходите с ума — это Дорка! Я сказала ей, чтобы она пришла сюда — ведь нас четверо, а святых отцов пятеро. Ты не в счет! — одернула она монаха толстяка, который пытался обнять ее.
— Я иду к Дорке или как ее там!.. — сказал хозяин. Держа кубок в одной руке, он взял в другую подсвечник и осторожно вышел в сени.
У порога, в полумраке звездной ночи, еле виднелась фигура сгорбленной женщины. Сделав еще один шаг, фарар поднял подсвечник. Свет упал на бледную худую женщину, одетую в лохмотья. Она держала в руках какой-то темный сверток.
«Нет, это не пятая», — сообразил патер Войтех, и душа священника закипела негодованием против дерзкой нарушительницы его покоя. Он накинулся на нее:
— Чего тебе надо?
— Прости меня, преподобный отче, — испуганно, со слезами на глазах сказала сгорбившаяся женщина. — Мой ребеночек умирает некрещеным. Я пришла попросить тебя, чтобы ты окрестил его, пока он… — И она безутешно зарыдала.
Священник рявкнул:
— Ты с ума сошла! Сейчас вечер…
— Он родился вчера… — шептала женщина, — а сегодня — я боюсь — может умереть, как язычник…
— Убирайся, мне некогда. — Священник повернулся и вошел в дом.
Женщина заплакала:
— Отче, ради бога, не закрывай врата в царствие небесное моему ангелочку… Он умирает… Я принесла деньги.
Патер Войтех остановился:
— Сколько?
— Грош и двенадцать галлерков — всё, что у меня есть…
— Мало. Крещение ст'oит два гроша. Разве ты не знаешь этого? — Увидев, что женщина вот-вот зарыдает, патер сказал с упреком: — Неужели вы, люди, не соображаете? Чт'o стало бы со мной, если бы я ничего не брал за крещение? У церкви немало расходов, связанных с заботами о спасении ваших душ. — В это время распахнулись двери. Из дома донесся смех и визгливый крик женщин. Кто-то из гостей открыл двери и крикнул фарару: