Магистр

Большаков Валерий Петрович

Кивнув Евлогию, он поднёс факел к пирекболу.

– Раз! Два!

Ромеи запрыгали за борт без энтузиазма, не до конца веря угрозе.

– Три!

Евлогий нажал рычаг, с утробным гудением рванулся газ, полыхнул шагов на десять голубой вспышкой – и на палубе не осталось ни одного человека, всех как сдуло. А Евлогий тут же отжал рычаг, и пламя, пыхнув разок, потухло. Но темнее не стало – «Грифон» разгорался всё сильней.

– Где там наши? – проворчал Сухов, чувствуя усталость и холод.

– Идут!

В оранжевых

отсветах показалась лодья. «Пардус» приблизился к «Св. Георгию Победоносцу», и Олег крикнул:

– Прыгайте сюда ещё человек двадцать! Отгоним лоханку в порт!

Варягам только скажи… Два десятка мореходов мигом перескочили на палубу хеландии, спотыкаясь о брошенное оружие.

– Уходим!

Олег развернул к себе навклира Феофана и от души врезал ему кулаком в челюсть. Навклир без звука полетел за борт.

– Зря ты, – пожурил его Ивор. – А казнить?

– Ничего, – утешил друга Сухов, – я кое-что получше казни придумал.

Хеландия развернулась и медленно потянулась из бухты. По правому борту забелели корабли сарацинов. Их головы в чалмах смутно выделялись в потемках. Олег прокашлялся и заговорил на арабском, надеясь, что его ширванский акцент не будет им резать слух:

– Правоверные! Вы явились сюда за рабами – мы их вам дарим! Там, в бухте, плавает две сотни крепких и безоружных молодцев! Забирайте их всех и славьте щедрость Халега ибн Романуса!

Сарацины сперва издали недоверчивый ропот, потом послышалась яростная перебранка, а ещё позже флагманский накаир направился в бухту. За ним двинулся другой, третий, четвёртый… Пиратов было в достатке и, наверное, не в одной разбойничьей голове мелькнула мысль о нападении на лодью, но хеландия с её сифоном усмиряла злодейские порывы – ни одному арабу не хотелось поджариться на «греческом огне».

Пираты, гребущие и высматривающие обещанную добычу, помалкивали, зато подняли крик ромеи, не желавшие быть проданными на невольничьем рынке.

– Как голосят! – расплылся в улыбке Ивор.

– Аж сердце радуется! – поддержал его Малютка Свен.

– Князя-то хоть не забыли? – спохватился Олег.

– Туточки мы! – проорал с лодьи Инегельд. – Ну ты и придумал, аколит! Вот это потеха! Вот это я понимаю!

– Курс на Неаполь! – скомандовал Сухов, улыбаясь. – И дайте мне что-нибудь надеть, холодно же!

Оставляя Искью по правому борту, лодья и хеландия легли на курс.

А в Неаполе всё было по-прежнему. Долбила стену гелепола, на её верхней площадке время от времени появлялись лучники и обстреливали неапольцев на соседней привратной башне, чтобы тем неповадно было пакости устраивать. Винеи за ненадобностью убрали, а вот плутей не было видно. Надо полагать, их укатили с собою те из варягов, кто тревожил защитников города со стороны Южных ворот и с севера, где к стенам подходил акведук Серино.

А вот в лагере царил полнейший порядок –

дружинники, любившие побезобразничать в захваченных городах и весях, за своими частоколами сохраняли строжайшую дисциплину. Шатры выстроены в линеечку, дорожки ровные – бугры срыты, ямы закопаны. Это не было подобием немецкого орднунга, просто в бою ничто не должно отвлекать воина – ни камень под ногами, ни плохо завязанные шнурки на сапогах. Когда всю жизнь сооружаешь лагеря в походах, поневоле запомнишь, куда бежать по тревоге. Стоят палатки параллельно и перпендикулярно, значит, даже в темноте не заплутаешь. Это был тот самый случай, когда точно знаешь, где можешь упасть, – и подстилаешь соломки.

«Св. Георгий Победоносец» и «Пардус» медленно вплыли в узкое пространство между галерами-санданумами и лодьями. Варяги сразу зашумели, подхватились, забрякали вёслами, укладывая их на Т-образные козлы. Прибыли!

Сойдя на берег, Олег прежде всего умылся, потом переоделся в чистое и сухое. Решив подкрепиться, он направился к котлам, подвешенным к треногам над костерками, что висели на цепях и булькали, распространяя ароматы толокна, заправленного мясом и луком. Но не судьба ему было вкусить вкусной и здоровой пищи – затрубил рог дозорного.

Бранясь, Сухов кинулся к частоколу – верхней перекладине буквы «П», обращенной к городу. Ещё не выглянув наружу, он понял причину тревоги – страшный скрип пудовых петель разнёсся над берегом – это открывались Морские ворота Неаполя.

Тяжёлые, толстые створы расходились над узким каменным мостом, переброшенным через сухой ров.

В тени проёма Олег разглядел наполовину поднятую решетку-катаракту – и толпу воинов, с криками и воплями ринувшихся на мост. Каждый из бойцов нёс по факелу, а то и по два.

– Вылазка! – проревел Инегельд. – Акила! Ты слева! Тудор! Жми справа!

Неапольцы всей толпой вынеслись за ров и разделились – одни бросились к гелеполе, другие к лагерю. Отряд, что кинулся к осадной башне, встретили бойцы Тудора. Они теснили горожан ко рву, во всю мочь работая мечами и секирами.

Те же из неаполитанцев, кто напал на лагерь, дружно метнули факелы через частокол, стараясь докинуть их до лодий.

Варяги, отдыхавшие после ночного дозора, понеслись к стенам лагеря – кто в одних штанах, кто и вовсе без оных, но обязательно с мечом.

– Стойте! – крикнул Олег. – С теми придурками справится Акила! Тушите огонь!

Бойцы словно опомнились – побросали оружие, похватали кошмы. С размаху окуная их в море, они бегом бежали обратно, набрасывая мокрый войлок на горящую смолу, стекавшую по шатрам. Сухов подхватил пару факелов и затушил их, сунув в песок. Вовремя оглянувшись, он увидел оскаленную морду неаполитанца, влезавшего на частокол, замахнулся погасшим факелом, но его опередили – свинцовый шарик, пущенный Хуртой из пращи, врезался морде в лоб.