Магия губит
Шрифт:
Если она искала мудрости, мне нечего ей предложить.
— Посмотри на это так: если мы не найдем это устройство завтра, мы все умрем. Задача решена.
Дженнифер пожала своими узкими плечами, в ее глазах читался испуг:
— Полагаю, что так. Я не просила родиться оборотнем. Просто так получилось. Иногда хочется топнуть ногой и закричать: «Это несправедливо!» Но это ничего не изменит.
Я не просила родиться дочерью Роланда. Мне просто пришлось с этим жить. Мир сложная штука. Фанатики пытаются убить нас, а иногда нам приходится убивать собственных детей.
— Я
Что, черт возьми, она вообще от меня хотела? Должна ли я обнять ее или сказать, что все будет в порядке, когда Джули лежит там совсем далекая от самого понятия «в порядке»?
— Есть вещи, которые иногда помогают, — сказала я ей. — Найди время, когда тебя никто не беспокоит, и представь картину. Представь наихудший сценарий развития событий, настолько подробно, насколько возможно. Позволь себе пережить это, почувствовать страх, почувствовать боль. Ужасные мысли, через которые следует пройти, но как только ты это сделаешь, беспокойство уйдет. Оно никогда не исчезает полностью, но оставит тебя в покое, чтобы ты могла действовать дальше.
— Спасибо, — сказала Дженнифер. — Возможно, попробую.
Дулиттл вошел в комнату, тихий, как привидение, и похлопал меня по плечу. Дженнифер встала и выскользнула за дверь так же бесшумно, как и вошла.
— Надо бы сделать перерыв, — пробормотал Дулиттл. — Подойди сюда. Я приготовлю тебе стакан чая со льдом.
Я встала и последовала за ним в маленькую комнату через холл. Она была похожа на обычную кухню: плита, холодильник, стол со скамейкой и три стула. . Дулиттл указал на мягкую скамью. Я села. Он достал из холодильника кувшин холодного чая и два высоких стакана. О нет.
Холодный чай попал в стакан. Я взяла его и отпила глоток. Пятьдесят процентов меда. Может, больше.
— Люди считают, что это зверь в нас заставляет терять рассудок. — Дулиттл попробовал чай из своего стакана и сел с грустной улыбкой. — Думают, что зверь берет верх, и мы становимся люпами. Животные уничтожают друг друга не ради удовольствия. Среди них нет серийных убийц. Они убивают, но они не убийцы. Нет, это не зверь в нас заставляет терять баланс, а человек. Из всех животных мы самые агрессивные и самые хищные. Мы и должны быть такими, иначе мы бы не выжили. Ты можешь наблюдать подобное у детей, особенно подростков. Когда жизнь становится слишком трудной для них, они начинают нападать и бороться за свое место в ней. Homo homini lupus.
— Человек человеку волк?
Дулиттл кивнул.
— Это однажды сказал один мудрый римский драматург.
— Он писал трагедии?
— Нет. Комедии. И хорошие к тому же. — Дулиттл отпил свой чай. — Я не очень верю в драму. Легко огорчить человека, показав ему что-то трагическое. Мы все понимаем печальные события: кто-то умирает, кто-то теряет любимого человека, разбивается юная любовь. Гораздо труднее рассмешить: то, что смешно для одного человека, не смешно для другого.
Я отважно выпила весь свой чай.
— Вот чего я не понимаю в Хранителях. Они же люди. Они
— Нет, моя дорогая. Все это эмоции, — сказал Дулиттл. — Это ярость.
— На кого?
— В основном на себя. Ярость — мощная штука. Люди расстраиваются по многим причинам. Неприятности на работе, маленькая зарплата, плохие рабочие часы. Человек всегда хочет лучшего и чувствует себя униженным, когда у других есть то, чего нет у него. Он чувствует себя обделенным и бессильным. Все это подпитывает гнев. Гнев накапливается и накапливается, а когда ему нет выхода, очень скоро он меняет человека. И тогда тот превращается в заряженное ружье, готовое выстрелить, как только найдется нужная цель. Он хочет причинить кому-нибудь боль. Ему это необходимо.
Доктор снова наполнил свой стакан, а в мой немного подлил.
— Люди склонны делить мир пополам: враги с одной стороны, друзья с другой. Друзья — это люди, которых мы знаем. Враги — все другие. Так человек начинает думать, что может сделать с «другими» все, что угодно. Не имеет значения, виновны ли они в каких-либо преступлениях, потому что это вопрос эмоций, а не логики. Видишь ли, разгневанные люди не заинтересованы в справедливости. Им просто нужен повод, чтобы излить свой гнев.
Дулиттл вздохнул.
— И как только ты становишься для них «другим», они перестают видеть в тебе личность. Ты просто идея, абстракция всего, что не так с их миром. Дай им малейшую причину, и они разорвут тебя. А самый простой способ поставить на человеке метку «другого» — это найти в нем что-то особенное. Цвет кожи. Манеру говорить. Место, откуда ты родом. Магия. Словно цикл, это повторяется из раза в раз, Кейт. Каждое новое поколение выбирает себе очередных «других». Для Хранителей это люди с магией. А для нас это Хранители. Мы убьем их всех. Неважно, если кто-то из них просто сбит с толку, легко ведом или слабоумен. Или есть ли у них семьи. Они умрут. Иногда это приводит меня в отчаяние.
В его голосе чувствовалась такая глубокая печаль, что мне захотелось обнять себя руками.
— А есть и такие заблудшие души, как Лесли, настолько полные ненависти к себе, что готовы противостоять всему миру, чтобы обвинить кого-то в своей боли. — Он покачал головой. — Да уж, посмотри на меня, становлюсь меланхоличным на старость лет. Не знаю даже, что на меня нашло.
А я знаю. Он смотрел на измученное тело Джули последние двадцать четыре часа. Он смотрел и чувствовал ужасную печаль. Когда смотрела я, то чувствовала глубокую ярость.
— Когда Эрра умерла, у тебя остались ее образцы? — Вспомнила я. — Кровь, волосы, что-то в этом роде?
Дулиттл посмотрел на меня поверх края своего стакана.
— Почему бы тебе не сказать прямо, к чему ходить кругами?
— Есть один ритуал, способный спасти жизнь Джули. Для этого мне нужно уметь делать то, что делала Эрра. Мне нужно знать, есть ли какие-то различия между моей и ее кровью, чтобы понять, можно ли что-то подправить.
— На это потребуется время, — сказал Дулиттл.