Магия Нью-Йорка

Штайн Юлия К.

Под снежной поволокой Нью-Йорк стал совсем другим, но с Ханной Кайлу даже привычные вещи виделись новыми, незнакомыми. Обычно он ходил сюда с друзьями, которым этот город с его пышным рождественским убранством и вечной гонкой соседей за лучшим украшением дома казался совершенно нормальным.

– Я вот думаю: и как только им удалось пронести это дерево в дверной проем? – изумленно спросила Ханна.

– О, это довольно хлопотно! Я однажды видел, как дверь снимают с петель, дерево поднимают краном, вокруг суетится толпа грузчиков… А для украшения используется подъемник.

– Столько

золота, такая безвкусица, и все же эта ель прекрасна! – восхищенно сказала Ханна.

– Да, люди здесь любят золото. – Кайл рассмеялся. – В Германии тоже бывают такие красивые елки?

Ханна возмущенно уставилась на него.

– Скажем так: у вас в Америке есть елки только потому, что они есть у нас в Германии. Елка на Рождество – это немецкий обычай, который вы у нас украли. Если я правильно помню, ввел его Мартин Лютер. Нам в школе на уроках религиоведения рассказывали.

– А я уверен, что немцы украли этот обычай у кого-то еще.

– Ты просто не можешь смириться с тем, что не все в этом мире изобрели американцы.

– И рождественские елки у вас выглядят так же, как у нас?

– Ну, у каждой семьи своя елка. И на них определенно меньше позолоты. – Ханна поморщилась, точно у нее разболелся зуб. – По крайней мере, так принято в моей семье. Мы украшаем елку деревянными яблоками, соломенными звездами и маленькими игрушками, которые я помню еще с детства. Иногда мы вешаем что-нибудь новое, но в целом елка каждый год украшена одинаково. Это делает Рождество особенным, – мечтательно вздохнула она.

– Слушай, а мы тоже всегда ставим дома елку! Я тебе ее потом покажу. По-моему, одна из моих бабушек – немка.

Персик, да ты можешь оказаться моей дальней родственницей, пятиюродной сестрой или что-то в этом роде! Значит, мы можем потом по-свойски пообниматься в свое удовольствие! Хотя нет, ты же собираешься ночевать у моей тети.

Ханна укоризненно воззрилась на него, но все равно не смогла сдержать улыбку. Кайл знал, что такие девушки, как Ханна, считают его избалованным и наглым мачо. И он не возражал против такого образа – ведь вокруг всегда хватало девчонок, которым нравилось именно это. Но Кайл еще не решил, что будет веселее: подтвердить подозрения Ханны или развеять ее предубеждения. Впрочем, его несколько беспокоило, что тетя так ему и не перезвонила. Он не знал, где еще можно поселить Ханну. В любом случае, два его приятеля уже ответили. Как только он отделается от Ханны, можно будет неплохо поразвлечься.

Тем временем они миновали боковую дверь холла и вошли в ресторан при гостинице. Элегантно одетый господин у входа, на груди у которого красовался бейджик с надписью «метрдотель», многословно поприветствовал Кайла. Он говорил подчеркнуто по-свойски, с одной стороны, чтобы утвердиться в своей роли, мол, вот как он хорошо знаком со столь богатыми клиентами, с другой же стороны, чтобы польстить Кайлу и позволить парню почувствовать себя особенно важным посетителем. Он провел Ханну и Кайла к небольшому круглому столику у окна.

– Лучший столик для моих лучших гостей, – проворковал он и размашистым

жестом передал заботу о Кайле официанту.

Ханна и Кайл сели у окна неподалеку от старомодного камина, распространявшего приятное тепло, и с этого островка уюта могли любоваться танцем снежинок снаружи. Большинство столиков были заняты, в ресторане царило оживление, но нельзя было сказать, что здесь многолюдно. Небольшие столики укрывали изысканные белые скатерти, в высоких серебряных канделябрах горели свечи, на тарелках высились накрахмаленные салфетки, а вокруг лежало так много столовых приборов, словно предполагалось, что посетители непременно закажут несколько перемен блюд.

Кайл чувствовал себя здесь, как в собственной гостиной, где можно снять обувь под столом, хотя этот ресторан явно был не из тех, где стоило ходить босиком. Он заметил несколько знакомых – мамочки Верхнего Ист-Сайда, без единой морщинки, с идеально уложенными прическами и подтянутыми пилатесом мышцами. Таких женщин в Форест-Лейк вообще не встречалось ни среди преподавательниц, ни среди прочих сотрудниц колледжа; то был особый тип дам, характерный исключительно для Нью-Йорка. Нигде в мире не было столько мамаш, попадавших в категорию «секси-мамочек».

Ханна сняла шапочку, и волосы разметались по ее плечам. На свету локоны переливались всеми оттенками от рыжего до темно-каштанового, но уже через мгновение девушка ловким движением скрутила их в узел и закрепила на затылке карандашом. Кайла всегда поражала легкость, с которой девушки не глядя привычно укладывали, заплетали и поправляли волосы. Сам он едва мог подстричь ногти на правой руке. Как можно вслепую уложить волосы на затылке, оставалось для него загадкой. Но, может быть, девчонки предварительно тренировались дома. Его мачеха, Серена, каждый день по нескольку часов проводила в ванной или в салоне красоты.

И в этот момент Кайл увидел, что одна из идеальных мамаш направилась в его сторону. Он узнал Эйлин, подругу Серены, с широкой улыбкой маневрировавшую между столиками.

– Кайл! Вы все еще здесь! – громко воскликнула она и, просияв, наклонилась к нему.

Кайл попытался встать, но женщина надавила ладонью ему на плечо и нагнулась к нему, встав слишком близко.

– Сиди, не поднимайся, – протараторила она, часто моргая.

«Она принимает слишком много лекарств, – всегда говорила Серена после встречи с Эйлин. – На самом деле у нее депрессия».

Но по манере поведения Эйлин едва ли можно было назвать депрессивной. Немного меланхолии явно пошло бы этой женщине на пользу. Как бы то ни было, ей определенно стоило снизить дозу препаратов. Или вообще выбросить таблетки.

– Я думала, вы уже на Барбадосе! – надсаживалась Эйлин. Волоски ее мехового жилета щекотали Кайлу горло, так близко она стояла к нему. – Мы в этом году хотели поехать в Аспен, но теперь мы тут застряли! Господи, погода просто немыслимая, да, Кайл? Кайл, Кайл, что-то я так много болтаю, расскажи лучше о вас! – В ее голосе слышались визгливые нотки, суженные зрачки метались из стороны в сторону. Ее взгляд кружил над Ханной, точно вспугнутая мушка.