Магия театра (сборник)
Шрифт:
Ирина Антоновна, игравшая Сережину бабушку, развернула кулек с бутербродами.
Перекусили; из соседней гримерки доносился возмущенный голос Раковского и дружный смех «хулиганов» Саши и Вити.
Помреж (костюмерши на выезде не было) отнесла костюмы в автобус.
Смеркалось. За окнами зажглись фонари.
— Прогуляться бы, — сказала Эмма.
— Холодно, — Светочка пожала плечами.
— Пойди прогуляйся, пока они грузятся, — посоветовала Ирина Антоновна.
И Эмма вышла
Оба монтировщика, осветитель, водитель и радист стояли кружком, курили — красные огоньки светились в полутьме — и болтали о футболе.
— Когда едем? — спросила Эмма.
— Вот докурим — и поедем, — степенно отвечал водитель.
Эмма отошла подальше. Курить в лесу для нее было то же самое, что приходить в оперный театр со включенным плейером.
Снег чуть поскрипывал под подошвами. Снег был оранжевый и синий — по цвету фонарей. От каждого ствола падала оранжевая и синяя тень, а чуть подальше, за забором, лес стоял темный, привлекательный и зловещий, и Эмма подумала, что, будь она по воле злой судьбы ребенком в этом санатории, — единственным удовольствием для нее было бы стоять вечером у забора и смотреть на лес, бояться его — и воображать себя там, в темноте…
Ее тронули за рукав. Она обернулась.
— Сережка?
Рядом с ней стоял мальчик лет восьми. В серой курточке со светоотражателями (на рукавах и груди его вспыхивали и гасли, преломляя свет фонарей, молнии, квадраты и латинские буквы). В спортивной шапке, надвинутой до бровей.
— Сережка? — снова спросил мальчик, на этот раз увереннее и радостней. — А меня Данилом зовут…
— Привет, Данил, — сказала Эмма, потому что надо было что-то сказать.
Мальчик переступил с ноги на ногу:
— А я уже в третьем классе.
— Молодец, — сказала Эмма.
Мальчик смущенно улыбнулся:
— Как ты их… Здорово.
— Тебе понравилось? — спросила Эмма.
— Да, — сказал Данил. — Мне очень… У нас тоже есть такие дураки, как те. И ничего им не сделаешь…
— Сделаешь, — неуверенно сказала Эмма. — Если с друзьями…
— Только у нас в классе никто ни с кем не дружит, — сказал Данил.
— Это бывает в санаториях, — возразила Эмма. — Не успели еще познакомиться…
Данил махнул рукой:
— У нас в том, старом классе тоже никто ни с кем не дружит… Только девчонки. И еще подножки подставляют, говорят всякое… Слушай, а ты правда в футбол хорошо играешь? А в хоккей? У нас тут есть каток… И я тебе могу дать свою клюшку. У меня хорошая клюшка. И еще настоящая шайба. Хочешь, покажу?
Эмма почувствовала, что надо удирать, пока не поздно. Парень смотрел на нее, как раньше — за несколько лет до Эмминого рождения — люди смотрели на космонавта Гагарина.
— А еще у меня есть трансформеры. Хочешь,
— Мне?!
— Ну да… И еще у меня дома есть компьютер. Ты можешь прийти ко мне домой и поиграть во что хочешь, хоть до ночи.
— Да? Спасибо…
— И у меня есть настольный футбол. И железная дорога. Немецкая.
— Очень хорошо…
— А у моего соседа по парте, в той, старой школе, у него тоже есть клюшка, и щитки, и коньки с ботинками, и маска для вратаря… И еще у него есть старший брат. И у него своя кодла. И как они однажды набили этого Зербицкого! Слушай, а ты…
За Эмминой спиной коротко просигналил автобус.
— Мне пора, — сказала Эмма с облегчением. — Ну, пока.
— Ты еще приедешь? — тихо спросил Данил.
— Я… — Эмма открыла рот. — Мне надо идти.
— А можно я скажу пацанам, что ты еще приедешь в хоккей погулять? А…
— Знаешь что, — сказала Эмма быстро. — Приходи с родителями в детский театр. Там и увидимся.
Видимо, Данил ждал чего-то другого. Глаза его, прежде глядевшие на Эмму страстно и требовательно, теперь заморгали беспомощно и жалко:
— А можно… я скажу пацанам, что если они меня еще тронут, то ты их набьешь?
Автобус просигналил снова. Эмма сделала шаг назад; свет упал на ее лицо. Данил шагнул за ней, всматриваясь.
— Пока, — быстро сказала Эмма. — До встречи.
Взгляд Данила вдруг изменился. Распахнулись ресницы, сам собой разинулся рот. Секунда — и пацан нахмурился, плотно сжал губы, будто не веря своим глазам.
— Я… пошел, — зачем-то сказала Эмма.
— Так ты, что ли… тетя? — едва слышно спросил Данил.
Эмма махнула ему рукой и побежала к автобусу. И, уже
упав на сиденье рядом со Светочкой, обернулась.
Данил стоял под фонарем, очень маленький и очень одинокий. У ног его лежали две тени — оранжевая и синяя.
— Алло? Ростислав Викторович?
— Саша! Привет… Я уже думал, что ты не позвонишь.
— Здравствуйте.
— Я очень рад, что ты объявился. Честно.
— Да?
— Правда-правда. Ну, рассказывай, как дела? Как успехи?
— Ну, в общем… А у вас как дела? Как здоровье?
— Да ничего вроде, здоров… Работаю вот. Книгу пишу.
— Книгу? А про кого?
— Про жизнь, Саш. Про мир, про математику… Во всяком случае мне так кажется.
— Я не знал, что вы писатель.
— Да я не писатель. Я просто пишу книгу. Это мое любимое дело такое, хобби.
— А когда закончите?
— Не знаю… Я вообще не хотел бы ее заканчивать. Это книга без конца, чтобы каждый, кто захочет, мог дописать что-то свое. Вот ты, например, когда хорошенько выучишь математику…