Магия в крови
Шрифт:
Придерживаясь за ограждение, Риджи начала спускаться. Капюшон исчез в открытом люке. Чермор, выждав немного, направился следом.
Когда он вошел в каюту, девушка, уже успевшая снять плащ и сидевшая на краю кровати, подняла голову. Чар, шагнув вперед, взял Риджи за плечи и, глядя ей в глаза, ровным голосом спросил:
— О чем он расспрашивал тебя? Она моргнула.
— Что?
— Эди Харт, мой слуга. Что он хотел выведать у тебя?
— Выведать? — повторила Риджи растерянно. — Но он...
Чермор толкнул ее, так что девушка откинулась на спину, склонился ниже, прижимая ее к кровати, не позволяя выпрямиться.
—
— Нек, но это я его расспрашивала! — выкрикнула Риджи, пытаясь сесть. — Почему ты все время говоришь таким голосом? Я спросила его, откуда он родом, кто его родители...
В ее сознании с пугающей ясностью встал вопрос: за что я полюбила его? Что есть в этом человеке такого, что привлекло меня? Еще в Остроге-На-Костях Риджи видела Альфара Чермора, младшего брата Некроса. В Альфаре хотя бы присутствовала некая щегольская импозантность, ну а чар... Он теперь казался совершенно аморфным, в нем не было ярко выраженных черт, способных привлечь. Кроме того, хотя физически он не изменился, теперь казалось, что он словно бы занимает меньше места в пространстве. Чар истончился и потемнел, стал похож больше на собственную тень, чем на того, кто эту тень отбрасывает.
Опустившись на колени между раздвинутых ног Риджи, все еще не давая ей выпрямиться, Чермор сказал:
— Для этого ты вышла на палубу? Зачем ты лжешь? Я хочу тебе добра, но ты врешь мне, и пока что я не понимаю, зачем. Ты поднялась наверх лишь для того, чтобы расспросить какого-то тюремщика о его родне?
— Я почувствовала себя лучше, и мне стало скучно! Тебя нет, да и когда ты есть — это не ты, а... Я просто вышла, чтобы ощутить свежий воздух, ветер! Этот человек проходил мимо, я остановила его и стала спрашивать... Нек, ты… Ты болен, теперь я точно знаю!
Руки чара, лежащие на ее согнутых коленях, опустились ниже по икрам, затем вернулись обратно, поднимая платье.
— Я не хочу сейчас... — начала Риджи, но Чермор уже обхватил ее за бедра и придвинул к себе. Закричав, девушка махнула рукой, полоснула ногтями по его щеке. Чар подался вперед, все еще стоя на коленях; она замотала головой, и Чермор прижался губами к ее скуле, вдавливая голову в кровать. Он выгнулся и чуть привстал, одной рукой сжимая ее плечо, второй принялся разрывать шнурки, стягивающие ткань на груди.
Темнело; на верхушке мачты, по бортам и над кормой сквозь висящую в соленом воздухе теплую водяную взвесь просвечивались белые пятна ходовых огней. Риджи разбила Некросу нос: уже после того как все закончилось, она, отдышавшись, но еще даже не надев порванное, валяющееся под стеной платье, набросилась на чара с кулаками. Она кричала и пыталась ударить его, а Чермор молча уклонялся, прикрываясь локтями. Потом она свернулась на кровати спиной к нему, прижала колени к груди и спрятала лицо. Накинув на девушку одеяло, чар покинул каюту.
Паруса, оплетенные по периметру гибкими бледно-зелеными ветвями, едва трепетали на слабом ветру. Клочковатый и маслянистый, влажно поблескивающий ковер мха покрывал всю палубу. Направляясь к носу, Чермор впервые подумал о трюме: пуст он или «Шнява» несет какой-то груз? Сквозь твиндек, палубу и слой мха сочился густой дух, иногда казавшийся кисло-сладким, как от забродившего сидра, иногда таким, словно источником его был мокрый хлопок, иногда — как от затлевшего зерна.
И никого не видно. Ни одной фигуры, ни
Корабль безмолвным темным силуэтом, украшенным четырьмя размытыми светляками огней, двигался сквозь вечернюю мглу.
Чар услышал звук, пока еще слабый, и пошел медленнее, вглядываясь в сумрак впереди. Черви зашевелились, переползая с места на место, то соприкасаясь друг с другом и обмениваясь сведениями, то расползаясь. Вскоре стало ясно, что спереди доносится жалобный плач, и Чермор ускорил шаг. Он вышел к постройке, на которой не так давно беседовал с Булинем. Черви задергались, будто их посыпали солью, впитывая то, что видели глаза чара, пропуская через себя, преобразовывая и посылая дальше в его сознание.
Вместо плача зазвучал глухой неразборчивый голос. Некрос остановился. Не постройка из дерева — высокий, заросший мхом валун стоял на палубе ближе к носу «Шнявы». Он резко выделялся на фоне остального; не красно-бурый — черный мох покрывал каменистый склон. Валун венчала ровная площадка, по краю которой стояли каменные столбики. Сбоку тянулись выдолбленные в поверхности, свободные от мха ступени — та самая шевелящаяся лестница, по которой вчера поднимался и спускался чар.
А с противоположной стороны из мшистого склона лился тусклый свет. Вчера Чермор, не заметив в постройке окошек или дверей, решил, что внутри нее помещений нет. Он бесшумно приблизился, скользя спиной по мху, прошел вдоль склона, увидел круглое отверстие, забранное резной каменной решеткой, остановился сбоку и осторожно заглянул внутрь. Черви в его голове извивались, будто змейки, плывущие против речного течения. Но сейчас они преодолевали не воду, а поток сведений, поступающих из глаз и ушей Некроса.
В небольшой пещере трое помешались свободно. Помимо решетчатого окошка, никаких других отверстий чар не углядел, только колодец в полу — проникнуть сюда можно было лишь из трюма.
Две лавки под стенами, заросшими таким же мхом, как и склоны валуна, занимали капитан Булинь и Эди Харт. Ржавобородый коротышка, помощник капитана, сидел, поджав ноги, на полу между ними. Рядом стояла ярко горящая лампа.
Коротышка отпил из синей бутыли с отбитым горлышком и передал ее Булиню. А тот, восседавший с распрямленной спиной, уперев руки в правое колено (левое отсутствовало, железный костыль начинался чуть выше, от бедра, и теперь торчал чуть не на середину пещерки, упираясь в мох задником деревянного башмака), вещал:
— ...В унынии бродил глухими тропами среди густой травы. Голубыми вечерами бродил я, ветер обдувал непокрытую голову, роса холодила босые ступни, и печаль по ней полнила грудь, но я молчал, не звал ее, ведь имя я забыл, а вслед за ним и все прочие слова, — я шел и шел, все дальше, сливаясь с природой, как с женщиной, постигая счастье в единении не плотском, но духовном...
Низкий рокот капитанского голоса наполнял пещеру, лился из окошка. Эди Харт слушал, судя по всему, мало что понимая, веснушчатое лицо его было глупым и умиротворенным: старшему тюремщику просто нравилось находиться здесь, защищенным от мороси, при свете лампы, и слушать невнятные грохотания Ван Дер Дикина.