Магия в скорлупе

Доунер Энн

Замигали огни, зазвучали тревожные сигналы, и автоматизированное кондитерское оборудование, установленное всего лишь год назад, заскрежетало и остановилось. Включилась система безопасности, и, чтобы предотвратить перегруз дорогой техники, на конвейере открылся люк, и все конфеты, выходящие из секции формовки, падали во временный контейнер.

Здесь-то и очутилась Уикка. Она вскрикнула от удивления, так как на нее посыпались тысячи шоколадно-кремовых конфет с начинкой из вишневой карамели. Ее окутал нежный запах теплого шоколада, даже более чудесный, чем кошачья мята.

Так

виверна и открыла для себя, что она очень любит — нет, обожает — божественное вещество, которому поклонялись ацтеки и называли его чокоатль, известное нам как шоколад.

Мерлин и Гидеон со змейкой и Игнусом исходили Чайна-таун в Бостоне вдоль и поперек. Они заходили и в крошечные бакалейные лавки, и в огромные супермаркеты, и в семейные китайские аптеки, где сушеный корень женьшеня соседствовал с записями гонконгских боевиков.

В последней аптеке Гидеон осмотрелся и впервые за тот день почувствовал себя как дома. Она напоминала большие аптекарские лавки его времени. Одна стена была полностью занята стеллажами с сотнями деревянных выдвижных ящиков размером с обувную коробку и надписями на китайском языке. Молодая помощница аптекаря в фартуке подкатила низенькую скамеечку к травнице и передала ей ящички, наполненные корнем лотоса и корой кассии. Таблица на стене сообщала, что в продаже имеются традиционные лекарства из коконов шелкопряда, оболочек цикад, морских раковин и даже сушеных скорпионов. Травница, китаянка средних лет, работала за металлическим прилавком, взвешивая снадобья на весах с медными гирьками и заворачивая их в бумажные пакетики.

Мерлину и Гидеону пришлось ждать, пока она объясняла, как принимать лекарство, молодой матери с капризным ребенком в коляске. Наконец подошла их очередь.

Мерлин владел китайским языком. Он долго разговаривал с травницей на мандаринском диалекте, сильно жестикулируя и утвердительно кивая, а китаянка отрицательно качала головой. Потом она заглянула в несколько больших книг и исчезла за занавеской.

Пока она отсутствовала, помощница принесла им блюдо с кисло-сладкими консервированными сливами и маленькие чашечки зеленого чая. Когда травница вернулась, в руках у нее был небольшой сосуд с темной жидкостью. В ней плавало нечто похожее на тысячелетнее яйцо-пашот, слегка овальное и покрытое зелеными и черными пятнами. Она протянула банку Мерлину, все еще покачивая головой и быстро лопоча что-то по-китайски. Каждый раз, когда профессор хотел взять у нее банку, китаянка отводила ее в сторону, и следовало еще одно бурное высказывание, Гидеону казалось, что она ругает его друга.

Наконец Мерлин с кислой миной повернулся к волшебнику, прижимая к себе сосуд.

— Это глаз дракона. Она говорит, что это самое подходящее из того, что у нее есть. Он очень старый и сильный, мы должны быть крайне осторожны с ним.

Травница подала бумагу, на которой были нарисованы какие-то иероглифы. Профессор быстро проглядел и подписал ее.

— Я только что освободил ее от всякой ответственности и пообещал не преследовать, если что-то пойдет не так.

— Освободил от ответственности? — недоуменно повторил Гидеон.

Оуроборос обратилась к своей памяти будущего.

— После твоего времени. Юридическое нововведение семнадцатого века, — шепнула она.

Несколько портретов Бенджамина Франклина сменили хозяина, и китаянка теперь сияла улыбкой. Она радостно крикнула им вслед:

— Спасибо! Заходите еще, пожалуйста.

Кухня превратилась в мастерскую. Обеденный стол накрыли старой простыней. Из кабинета мистера Оглторпа позаимствовали вращающуюся настольную лампу. На посудном полотенце лежало множество крошечных губок, кисточек, металлических шпателей, рядом разместились маленькие бутылочки. Микко склонилась над предметом, соседствующим с увеличительным

стеклом, а Теодора время от времени подавала ей какой-либо инструмент или малюсенькую бутылочку чистого спирта. Наконец Микко откинулась назад и перевела дух.

— Я всегда знала, что изучение художественной реставрации когда-нибудь пригодится, — сказала она. — А теперь, Додо, взгляни и скажи, что ты думаешь.

Теодора низко наклонилась, чтобы посмотреть. Иногда она задавала себе вопрос: есть ли что-нибудь, чему Микко не училась? Видимо, большая часть ее знаний связана с искусством или редкими книгами — девочка знала, что Микко чуть не стала доктором искусств.

Теперь, когда тонкую пластинку слоновой кости тщательно очистили от грязи с Сентрал-сквер, она засияла красками. Фиолетовый чертенок с красными глазами отшатнулся от нападающей виверны. Защищаясь, он вскинул когтистые лапы, а в зеленых глазах застыл страх. Сине-черная спина виверны блестела, а чешуйки, плотно прилегающие друг к другу, придавали ей сходство с лоснящейся шкурой тюленя. Перепончатые, как у летучей мыши, крылья, сложенные на спине, местами были такими тонкими, что просвечивали. Хищно изогнутый черный клюв отливал серебром, как дуло ружья, глаза блестели яркими изумрудами. Ярко-алый раздвоенный язык тянулся к загнанному в угол чертенку. (Вообще-то у настоящей виверны язык не алый и не раздвоенный, но сейчас это не важно.)

Под слоем грязи на полях обнаружились некоторые детали карты, которые раньше были не видны: во-первых, на виверне блестел золотой ошейник с серебряной веревкой, туго натянутой чьей-то рукой, во-вторых, хотя сам владелец руки был неизвестен, виднелся край его черной туники и загнутый вверх нос алой туфли.

Теодора оторвалась от картинки, ее глаза сияли.

— О, Микко, разве это не волшебство?

Глава 7

Невезучесть

< image l:href="#" />

Уикка сидела на куполе Массачусетского технологического института, слизывая остатки вишневой карамели, застрявшей между пальцами. Ее живот был так набит шоколадом, что создавалось впечатление, будто она проглотила арбуз целиком. При каждом выдохе от нее исходило горячее облако паров жженого сахара. По ее жилам текла опасная смесь, состоящая из четверти драконьей крови и трех четвертей сахара и кофеина. Виверна ощутила прилив сил, ее обычная проказливость достигла критического уровня. Она чувствовала необходимость дать ей выход.

Уикка летела над городским садом, собираясь напугать туристов, катающихся на лодках, и погонять плещущихся в тростнике лебедей. Не успела она найти укромное место под раскидистым деревом, откуда удобно будет озорничать, как ее отвлекло какое-то движение теней поблизости.

Дракониха распласталась на земле и прижала уши, мысли ее смешались. Это и не кольцо времени, и не какая-то известная ей магия, дикая, укрощенная или иная. Однажды, когда она была еще совсем юной виверной, Гидеон попросил ее посидеть у огня, а сам открыл сундук и достал пузатую железную бутылку, опутанную семью струнами волшебной арфы. Размотав последнюю из них, волшебник вынул пробку и поводил бутылкой перед носом Уикки, затем вновь быстро заткнул горлышко сосуда, обвязал его и вернул в сундук. Виверна закашлялась и закрыла лапой морду, тряся головой, как будто хотела избавиться даже о памяти об этом запахе.

— Я не могу назвать его вслух, — сказал Гидеон. — Это магия, обращенная против самой себя, — магия, ставшая бешеной и мерзкой. Теперь ты знаешь ее запах. Если ты когда-нибудь почувствуешь его, то не приближайся. Возвращайся ко мне немедленно.

Пока Уикка наблюдала, сумятица в ее мозгу улеглась, тени успокоились, а колеблющаяся темнота сползла в дренажную канаву. Когда все закончилось, виверна больше не хотела гонять лебедей. У нее не было возможности вернуться к Гидеону, но она могла поспешить к своему гнезду и яйцу. Так она и сделала.