Магия вето
Шрифт:
Хозяин нового тела уже не просто давит эмоциями — на моё сознание пикирует, раскрывая крылья, тёмный хищник, и словно протягиваются ко мне острые когти.
И тут же я снова сворачиваюсь в кокон…
***
Да твою псину горелую! Сутулую! Сраную!!!
Я смотрю на скорлупу, по которой танцуют тени. В холодной ярости отсчитываю несколько секунд, чтобы снова получить доступ к телу. Ну, хоть к какому-нибудь, самому дрищавенькому, телу…
Сознание разлетается, как родившаяся вселенная, и я обнаруживаю, как
— Вася, — она плачет, размазывает слёзы, — Ну, вставай, Вася!
— Ох, — вместе с пробуждением в мою голову ворвались все нотки страданий.
Голова трещит, в ушах звенит, да ещё и нога опять болит. Одни мучения.
Рядом лежит Гром, держится за ошпаренную голову. С другой стороны огняш с простреленной головой, у него точно теперь ничего не болит.
А ещё дальше от нас этот, с пистолетом… Сидит у стены, трясёт головой, пытается прийти в себя.
— Я оглушила его, Вася, — Елена рыдает, размазывает слёзы.
Я кивнул и встал, несмотря на слабость. Шатнулся, шагнул, потом ещё, пошёл к вооружённому.
Тот поднял мутный взгляд, полез рукой под пиджак, к поясу.
— На! — я таранным пинком вогнал ботинок ему в лицо, сам чуть не нырнув следом, упёрся ладонями в стену.
Тот смачно долбанулся затылком о кирпичи, а потом хрюкнул и завалился.
Вот только пистолет выпал из сильно дёрнувшейся руки, и, скакнув пару раз, докатился до угла, где валялся убитый арбалетчик.
Даже грёбанные оракулы не любят ботинком в рожу. Помнится, мои сослуживцы любили посмеяться над этим: псионики — повелители вселенной, поработители умов… но, жжёный пёс, легко валятся случайной пулей или метким ударом.
— Вася… — надрывалась Елена за спиной, пытаясь встать, — Там ещё…
Я уже чувствовал. Да, липкое внимание прилетело примерно оттуда же, откуда и прибежали эти отморозки.
Вот же уроды! Я с досады приложился ещё раз ботинком по голове отключившегося оракула, но понял, что это истерика и злость Ветрова. Нет, Васёк, так не пойдёт, мы с тобой характер должны закалять.
А работы у нас ещё очень много. Это я понял, всего на несколько секунд попробовав другое тело.
— Уходим, — твёрдым голосом сказал я и подскочил к Громову.
Я стал со стоном его поднимать.
— Краси… а! Красивенько? — тот попытался улыбнуться и жмурился от боли.
— Сивенько, — выругался я.
На здоровяка было страшно смотреть. На лысом черепе отчётливо виднелись следы двух ладоней, прожаривших ему плоть до кости. Везде волдыри, как и на левой руке и боку, которые почернели от сажи, а пиджак и рубаха у него слева просто висели лохмотьями.
— Давай… к дяде, — просипел Гром, кое-как разлепив обожжённые глаза, — У него тут… чёрный… ох… ход.
Я, понимая, что новой стычки мы не выдержим, попытался взвалить его на себя. Куда там, кабанище!
Елена тут же подскочила, попыталась
— Может, дождёмся полицию? — она круглыми глазами таращилась на меня, закидывая руку Фёдора себе на плечо.
Интуиция мне подсказывала, что полицию мы дождёмся только мёртвыми. Эти отморозки могут запаниковать, и действовать уже из принципа и страха, оставляя за собой как можно больше трупов.
— Пошла, пошла! — зарычал я, требуя тащить Грома.
Как назло, в этих закоулках никаких окон. Мы, подгибаясь под весом здоровяка, быстро засеменили по подворотне к спасительному просвету в заборе.
Ох и живучий этот Фёдор — несмотря на ожоги, он всё же со стоном подволакивал ноги, пытаясь нам помочь. Правда, иногда он заваливался, и мы чуть на падали.
Есть, проскочили через другую калитку. Я даже не стал оглядываться, уже и так зная, что над телами поверженных склонились сообщники. Кинутся в погоню или будут заметать следы?
На их месте я бы утащил тела, либо вычистил все карманы, чтобы улик не осталось. Пусть это коварные Вепревы, но они наверняка послали бы за моим Василием мелкую шоблу. Для задохлика хватит, да и не жалко, если что.
Вот только почему меня хотели убить-то?
Я не знал, на хрен, что со мной произошло, но ведь как-то моё сознание перескочило в чужое тело, это был не сон. И почему так получилось?
Мы прошли ещё через один закуток, едва не запутавшись в висящем сохнущем белье. Обожжённый череп Фёдора оставлял на белых простынях чёткие коричневые и красные следы. Какая-то хозяйка явно будет в гневе.
— Вон… вон там… — палец Громова показал на дверцу между рядами ящиков.
Обычная деревянная дверь со стеклом, армированным решёткой. Мы подскочили, положили Фёдора на землю.
Я взялся за ручку, повернул. Закрыто.
— Откройте, — я загремел по стеклу, — Давай, быстрее.
Звуки моего стука разлетались по двору. В этот момент я почуял, что липкое внимание от нас уже со страхом отскочило, словно что-то спугнуло.
— Они уходят, — Елена рядом затряслась, а потом сунулась в какой-то ящик, её плечи задёргались.
Девушку выворачивало, и я вздохнул. И почуял, что мой Василий испытывает те же ощущения. К горлу подкатила тошнота, колени задрожали.
Да, толковые псы, вы охренели, что ли? Вы мне тут отходняк устраивать будете?!
Что эта Перовская, что мой Ветров. Как в степи с монстрами сражаться, у них всё нормально. Я по горам бегал, с комком и со шпионом дрался, и ничего.
А тут мелкая потасовка в подворотне, и на тебе…
Я стиснул зубы и хлестнул себя по щеке. Вася, держи себя в руках! Пусть Вепревы, но они же тебя не достали. Придумаю что-нибудь, будь мужиком!
Дверь открылась, и оттуда выглянул усатый и лысоватый мужчина, в белом халате и в немного засаленном фартуке.
— Чего надо, школяры?