Магнат Пушкин

Битва за урожай получалась эпичной. Когда говорят, что недород — это беда, то отчего-то забывают, что невиданный урожай — это немногим лучше.

Пшеница поднялась нынче высоко, а тугие колосья звенели, словно наполненные золотом колокольчики. Солнце щедро лило свет на бескрайние поля, превращая их в море, волнующееся под легким ветерком. Каждый колосок, налитый соком земли и силой небес, гордо высился над остальными, словно соревнуясь в своей зрелости. Аромат спелой пшеницы плыл в воздухе, опьяняя и завораживая.

Если

сначала мои крестьяне ликовали, то первая же неделя уборочной страды погасила эту радость. Поля казались бесконечными, как и поток зерна, хлынувший в амбары и зерновые ямы.

— Это не благословление, а проклятие, — в сердцах выплюнул было молодой парень, работающий на молотилке, когда во двор перед током стали въезжать очередные подводы, и их было много.

На него зашикали, но как-то неуверенно. Люди устали настолько, что уже не было сил радоваться урожаю.

— Перерыв. Собирайтесь на чай, — заголосила молодка, умело управляясь со своим нехитрым инвентарём.

— Какой ещё чай? — проворчал мужик, стоящий на подаче.

— С барской кладовой. Сладкий. С пирожками, — сумела расслышать его девушка, что само по себе было удивительно среди такого шума.

Работу остановили и народ не спеша потянулся под навес, где был сооружён грубо сколоченный стол и имелась пара длинных лавок.

— Ух ты, а духмяной-то какой! — потянул носом один из работников над кружкой и сделав глоток, закатил глаза, — И вправду сладкий!

— Балует нас барин. Отродясь такого чая не пил. А крепкий-то какой, — радостно осклабился молодой парень, — С чем у тебя пироги, Аксиньюшка?

— Каждому по два с мясом и один со смородиновым вареньем, — деловито ответила девица, наделяя работников выпечкой весьма приличных размеров.

— А ты чего с нами не садишься?

— Некогда мне. Сейчас на следующий ток поеду. Вон на той подводе и подбросят, — мотнула она головой на разгруженную телегу, — Мне ещё две бригады кормить — поить, — загремела девушка опорожненными чугунками.

— Николка, сколь денег-то мы уже сегодня заработали?

— По пятьдесят пять копеек на нос, — тут же гордо ответил парнишка, который ныне зарабатывал наравне со взрослыми, умело вращая ветром колесо молотилки и заодно создавая поток воздуха для веялки.

Заметил барин его старания и успехи в овладении магией. Самолично перл изготовил. Ещё и порадовался за него, сказав, что перл очень удачный вышел.

— Ох тыж… Каждый бы день так, глядишь, и женился бы по осени, — намеренно громко произнёс тот парень, что недавно был недоволен урожаем.

Втихаря он уже к обоюдному удовольствию успел обменяться с пацаном, отдав ему свой сладкий пирожок взамен на мясной.

— Котлы бы лучше погрузить помог, жених осенний, — нашласьс ответом девушка, пыхнув румянцем.

— Так со всем нашим удовольствием, — тут же подорвался он из-за стола, едва не опрокинув лавку.

На него даже ругаться не стали. Усталость брала своё. Но чай всех неожиданно взбодрил, как и рассказ Николки про премии и доску Почёта. Словно второе дыхание у работников открылось. До ночи ещё

столько же намолотили. В село возвращались уже по темноте, распластавшись без сил в подводах поверх мешков с зерном, но чувствуя себя героями.

Трёх профессоров из Дерптского университета я заманил к себе обещаниями не только показа невиданного урожая, но и посулом, что каждый из гостей получит от меня в подарок ведёрный бочонок отличного кальвадоса. Как бы то ни было, а прибыли все трое, кого приглашал. Пусть своими глазами посмотрят, что не врали им студенты при защите дипломов, описывая новые формы и способы ведения хозяйства.

Прибыли профессора на крытой университетской повозке, напоминающей дилижанс, и пожалуй, сначала они больше всего охренели от тех дорог, которые увидели и прочувствовали на подъездах к моему поместью. Ни ухаб, ни ям. Я и дальше границ села лёгкий ямочный ремонт оплатил, но ровно до конца своих владений. Песьяцкий помог. Сумел же мне где-то целую артель в сорок граборов* найти.

Золотые люди! Землекопы от Бога! Я их главному столько планов накидал, что они у меня тут жить останутся. А уж когда я им лопаты и кирки на заказ пообещал сделать…

* Крестьяне сложные и трудоёмкие земляные работы сами почти не делали, хотя теоретически могли. Для этого звали людей специальной профессии — грабарь (или грабор). При этом грабари не только копали ямы, они производили вообще очень широкий спектр любых земляных работ, проявляя изрядные знания.

Заодно я пару журналистов из Пскова пригласил. Хотя, какие они журналисты — одно название, но губернатор мне с гордостью преподносил, что у каждого в год по три — пять публикаций статей в Питерских и Московских газетах случается. Пусть попытают счастья. А уж я постараюсь им так всё подать, чтобы тянуло на сенсацию. Хотя, там одно только описание самолётов, строящихся для Императорской Семьи — уже само по себе сенсация.

Зачем мне это нужно? Так глупостей не хочу. Ознакомил меня тут Виктор Иванович, сколько денег Англия на нашей пеньке, льне, дёгте и чугуне поднимает. И как немцы свой скот и коней нашим зерном откармливают. А у нас… Иногда полдеревни «кусочничать» уходит по весне. Стыдоба-то какая!

И если раньше я особо на такие расклады повлиять не мог, то с получением денег от французских банкиров всё переменилось. Нет, этих денег не хватит, чтобы прокормить всех страждущих. Так оно и бесполезно. Не рыбу нужно дарить голодным, а удочку.

Собственно, для этого мне журналюги и нужны. Мало того, я ещё сам пару статеек напишу и Дельвига запрягу, чтобы они были опубликованы. Пусть даже за взятку.

И да, Дельвиг мне нужен. Как и солома, которой у меня начало скапливаться офигеть сколько. Не одна сотня тонн. Её сейчас в скирды смётывают, но я пока не уверен, что смогу успеть за всем.

Казалось бы — какая связь может быть между Дельвигом и соломой?

Если что — самая прямая.

Солома, сваренная в котле — скороварке, даст целлюлозу. Очень много целлюлозы.