Магнат Пушкин
Шрифт:
Подготавливая имение к приезду Императрицы, о котором мне уже поступило уведомление из Имперской канцелярии, я старался брать брата с собой, как можно чаще.
Да, иногда мне приходится делать картинку, вроде потёмкинских деревень, и я зачастую довольно сильно приукрашиваю деревенскую жизнь. Выходит дорого и от дел отвлекает. Но на парадную одежду для крестьян и крестьянок я потратился без особой жалости. Да, немножко шаблонно вышло. Всего лишь по три выкройки на мужские рубахи и женские сарафаны, но вся надежда на вышивку.
Говорят,
Если что, то мужские рубахи сделаны по вполне понятному аборигенам «славянскому крою». Там всё простенько, и оттого — крайне технологично. Я бы сказал — прямолинейно. И это правда. Славянам хватало ровной палки с рисками и ножа, используемого для резки полотна.
Просто, примитивно и быстро. И на машинке строчить — одно удовольствие, сплошь строчка по прямой.
Лариса была против, но тут уж я с ней не согласился — пусть люди ходят в том, что им привычно.
Брат был в восторге от наших поездок и мои земли, с их небывалым урожаем, были для него настоящим откровением.
Но как бы я ни нахваливал свои угодья, сердце тревожно сжимается от одной мысли: а вдруг затяжные дожди, что уже третий день хлещут по губернии, подпортят урожай? Лишь вчера агроном, бледный как полотно, доложил о первых признаках гнили на краю посадок капусты. Велел обработать их золой и отваром луковой шелухи — бабкины рецепты еще ни разу не подводили.
Между тем, Велье уже блестит, как новая монета. Даже крестьянские дети ходят в выглаженных рубахах, а на ближнем озере — сотни гусей, прикупленные специально к высочайшему визиту. Иногда ловлю себя на мысли, что все это бутафория, декорации к спектаклю, где главная роль отведена капусте. Смешно? Возможно. Но когда в карете с гербом Романовых приедет та, чей взгляд видел расцвет и падение империй, хочется верить, что скромное великолепие моих полей скажет ей больше, чем позолота и мрамор.
А еще… Есть тайна. В дальнем углу приусадебного огорода, за крепким забором, зреют три кочана-гиганта, выращиваемые Афанасием по старинной монастырской методике, и с молитвенным наговором. Если к сроку они нальются соком, то самый крупный преподнесу Императрице-матери в день приезда.
Пусть усмехнутся придворные, назвав это чудачеством. Но я-то видел, как она вместе с фрейлинами за своим личным огородом присматривает, проявляя нешуточный интерес к своему хобби.
Осталось лишь дождаться сентября. И чтобы небеса смилостивились.
— Сандро, — перенял брат Лёва у Пущина его привычное обращение ко мне, — А что за календари ты рисуешь?
Вопрос вовсе не случаен. Уже второй вечер я при свете свечей привожу в порядок свои записи по Источникам. К тем, первоначальным, что в Михайловском и на монастырских землях, добавились Источники моего поместья, а потом и те, которые были найдены на землях недавно приобретённых вместе с Матюшкино,
Афанасий вместе с Прошкой только половину успели объехать, но результат их разведки уже меня радует. Понятно, что с самолёта можно всё быстрей сделать, но тут есть тонкость — малые колодцы Афоня не всегда успевает заметить, а их, как правило, в разы больше, чем средних, а уж тем более — больших.
Вышло так, что аурум, добываемый в Источниках, стал моим стратегическим ресурсом, а его количество и виды — ограничены не только по своему объёму, но и разнесены по времени.
Скажем, на авиацию мне в этом месяце аурума уже не хватит. А я на десятки новых станков замахнулся.
— Видишь ли, Лёва, каждая следующая ступень цивилизации отличается друг от друга всё большим потреблением энергии или силы. Именно она, в первую очередь, помогает людям стать венцом природы. Сначала люди приручили лошадей, быков и ослов, чтобы пользоваться их силой. Потом овладели силой ветра и воды. Даже пушки, и те используют силу сгоревшего пороха. И с каждым таким шагом люди становились сильней. Теперь у нас есть магия и паровые машины.
— Тогда почему учителя нам рассказывают про каменный, бронзовый и железный век? — наморщил мой брат лоб, пытаясь поймать меня на нестандартности объяснений и найти в них несоответствие тому, чему их обучают.
— Может, они пока сами не понимают, что есть главное? — предположил я в ответ.
Лёва задумчиво почесал затылок. Мои слова казались ему одновременно и логичными, и пугающими. Логичными — потому что он и сам замечал, как с каждым новым изобретением, с каждой новой технологией, человечество тратит все больше и больше ресурсов и сил. Пугающими — оттого что за этим самым «венцом природы» сквозило какое-то неутолимое, всепоглощающее стремление, которому нет конца и края.
— А что делаешь ты?
— Энергия — это сила. Я всего лишь хочу научиться использовать ее разумно. Не стану скрывать — к своей выгоде.
— Но ты заботишься о своих крепостных. Даже у бабушки в Михайловском они выглядят бедней, чем у тебя, хотя она каждого из них лично знает, и ни разу никого не обидела не по делу.
— Заметь, я ещё поля удобряю, и коней кормлю не сеном, а овсом. Не улавливаешь связь?
— Ты хочешь сказать, что это одно и то же? Но, брат, это же подло! Относиться к людям, как к животным! У меня просто нет слов!
— Хочу тебя удивить. Очень скоро, уже меньше, чем через три года я начну выдавать своим крепостным вольные грамоты. И поверь мне, от меня уйдут очень немногие. Ты за это тоже станешь мне пенять? А всё оттого, что им у меня хорошо жить.
— Ты решил отпускать крепостных? — выловил брат необычное в моих словах.
— Да.
— Зачем? Цена твоего поместья тут же упадёт.
В этом Лёвка прав. Согласно установившимся традициям, цена поместий в первую очередь определяется числом крепостных, и лишь потом идёт упоминание о землях и лесе.