Магнат
Шрифт:
— Почему ты не приходила ко мне? — спросила я.
— Я не могла оставить ее. Тебя не должно здесь быть. — Она попыталась вывести меня обратно в коридор и закрыть за собой дверь, но я пробилась мимо нее и вошла в комнату. Стены заполняли снимки. Так много фото Сина, Люция и Тедди — прекрасных мальчиков, которые превращались в юношей, пока изображения сменяли друг друга от одного угла до другого. Еще одно, более крупное фото висело над камином. Это была молодая женщина с волосами того же оттенка, что и мои, но глазами такими же голубыми,
— Кара? — прозвучал колючий незнакомый голос.
Я обернулась и увидела, что миссис Вайнмонт смотрит прямо на меня с открытым ртом.
— Кара, это ты?
Рене подошла к ней и схватила за руку.
— Нет, твоей сестры нет. Помнишь, дорогая?
— Но она… — миссис Вайнмонт указала на меня высохшей рукой.
— Нет, это Стелла, — голос Рене звучал с нежностью, как будто она разговаривала с ребенком. — Стелла. Помнишь?
— Стелла. — Глаза Ребекки немного прояснились, затем сузились. — Крестьянка?
— Ребекка, не сейчас.
— Нет, все в порядке, — я скрестила руки на груди и уставилась на Ребекку. — Ее отношение поможет.
— Мое отношение? — Пожилая женщина села в постели, знакомые глаза осмотрели меня с головы до ног. — Неудивительно, что у моего сына такие проблемы с тобой.
Ее голос был слабым, как сухой смятый лист, раздавленный сапогом.
— Проблем нет. Мне просто нужны ответы.
— Ну что ж, Стелла, позволь мне встать, налить тебе чаю и подать тебе булочки, пока я буду их давать, — хихикнула она.
Рене погладила ее по руке, но Ребекка отдернула ее.
— Уйди из моей комнаты. Вы оба проклятие. Одно за другим. Проклятие! — Она повторяла «проклятие», пока голос не затих, и она впилась в меня взглядом.
— Уйду, — сказала я. — И больше не побеспокою вас. Но сначала у меня будет несколько вопросов.
Рене подняла руку, словно отгоняя атакующего врага.
— Пожалуйста, Стелла. Не надо. Просто уходи. Умоляю тебя. Она не сможет пережить разговоры об этом.
— О Приобретении?
Ребекка вздрогнула от моего вопроса.
— Пусть она задаст свои вопросы. Посмотрим, понравятся ли ей ответы, — старуха улыбнулась, и я поняла, какой красивой женщиной она была. Но теперь стала ни чем иным, как разрушенной, наполненной призраками развалиной.
— Каково следующее испытание? — спросила я.
Она напела несколько тактов песни, которую я не узнала, и ответила:
— Весна — время для семьи.
— Что это значит?
— Я ответила на твой вопрос. Не моя вина, если ты недостаточно умна, чтобы понять его. Следующий. — Она протянула руку, словно звала меня к себе, и я заметила такие же шрамы на тыльной стороне ее ладони, которые видела на руке Синклера.
— Что это за шрамы? — указала я.
— Эти? — Она протянула руку, словно показывала мне обручальное кольцо, и захлопала темными ресницами. — Они появились в одну замечательную ночь в Бразилии. Тебе рассказать о них?
Рене
— Пожалуйста, не делай этого, Ребекка. Пожалуйста.
— Ты когда-нибудь резалась листом сахарного тростника? — Ребекка впилась в меня взглядом, и я обнаружила, что подхожу ближе, пока не остановилась у изножья кровати.
— Нет.
— Это очень специфическая боль, понимаешь? — Она провела ногтем по линиям, восстанавливая боль, которая стала причиной появления шрамов. — Однажды я повезла моего старшего сына, Синклера, в Бразилию в короткий отпуск, — улыбнулась женщина. — Он смотрел, как я лишаю жизни человека. Я никогда никого не убивала. Но убила мистера Роз'e. Застрелила его. Знаешь, почему? — Она не позволила мне ответить. — Потому что он пытался запятнать мое имя, взять то, что принадлежало мне, — ее голос стал жестче. — Никто не отнимет у нас ничего. Не сейчас. Никогда впредь. Это мы имеем право отнимать.
Женщина откинулась назад с задумчивым видом, хотя все еще смотрела на меня.
— Мой сын не понимал. Он продолжал плакать, — она подняла руки. — Все те выстрелы, кровь, убийства, тела — он не мог с этим справиться, был слабым. Боялся. Он цеплялся за меня так, словно я была спасением в шторм, — она зашлась резким и хриплым смехом.
Я приложила руку к горлу, волосы у меня на затылке стали дыбом, а ладони похолодели. Я видела мальчика на фотографиях в комнате, о котором она говорила. Он был так счастлив, но что-то изменилось, что-то преобразилось на его старых фотографиях. Теперь я знала, что.
Миссис Вайнмонт покачала головой.
— Но штормом была именно я. Итак, после того, как я разделалась с Роз'e, я усадила его и взяла лист сахарного тростника. Я пересказала ему ужасные вещи, которые сделала, вещи, свидетелем которых он стал. Каждый раз, когда одна из его слез скатывалась, я резала его, а потом себя, — она резко провела ногтем по руке. — Я резала и резала, пока мне не удалось заставить его принять увиденное без единой слезы, пока он сам не смог пересказать все, не моргнув и глазом — как умолял мистер Роз'e, как я выстрелила тому в лицо, как работники бежали и кричали, как мои люди рубили их насмерть. Вот тогда он стал сильным. Каким и остался сейчас, — она сияла, а в ее глазах плескалась гордость.
Во мне поднялась ярость, и я ухватилась за изножье, чтобы успокоиться. Капля холодного пота скатилась между лопаток.
— Задавай свой следующий вопрос, — она сложила руки на коленях, явно довольная собой.
Рене тихо плакала в ладони.
Я не знала, смогу ли выдержать еще один ответ. Смогу ли вынести больше правды от злобного существа передо мной.
— Каковы правила Приобретения?
Из ее уст вырвалась еще одна песня, но со словами:
— Семь правил, чтобы видеть. Семь правил, чтобы мук придать. Семь правил, чтобы выжить. Семь правил, чтобы жизнь отнять.