Магнолия. 12 дней
Шрифт:
Такого со мной никогда не было, я совсем потерялся, забылся, разум распался, стек, как стекает вниз по кастрюльке пенка перекипевшего молока, остался лишь оголившийся, бескожный инстинкт, ничем не сдерживаемое, не контролируемое желание. Если что-то еще меня и останавливало, так это страх быть отвергнутым, страх, что вот сейчас она оттолкнет меня своими, казалось бы, легкими, но наверняка сильными ладошками, пока что, до поры до времени, чутко застывшими на моих плечах.
Я склонился к ней, губы то и дело, словно ненароком касались ее шеи, но лишь едва-едва, будто нечаянно, по самому краешку, щекочуще, трепетно. Я чувствовал,
Самообман, игра на грани, на самом оголенном острие захватила, окутала в прозрачный, но прочный кокон. Музыка стихла, потом возникла снова, я не слышал ни голоса, ни мотива, голова перестала контролировать органы чувств, и они – зрение, осязание, даже слух – все сошлись, свелись в губы; мое дыхание, отражаясь от кожи, возвращалось ко мне, наполненное ее частицами, ее теплом, ее возбуждением.
Да, теперь я явно чувствовал ее возбуждение, такое же неопределенное, смутное, как и мое, я явственно ощущал возникшее вокруг нас облако, в которое погружался все глубже и уже был обречен в нем утонуть. Но утонуть не один, а вместе с ней.
Мне не требовалось ни ее слов, ни поощрительного движения, даже вздоха, я инстинктом, шестым чувством знал, что наваждение, охватившее меня, перекинулось и на нее, что энергия, которая возникла между нами, зацепила наконец и ее сознание и закручивается над нами в тугую, затянутую до предела спираль. Она, эта невидимая, но оттого не менее мощная энергия, проходя через меня, растеклась вокруг еще более сильным полем. Мы вдвоем были и приемниками и источниками одновременно – мы оба впитывали и усиливали ее, чтобы еще глубже оказаться затянутыми в головокружительный водоворот.
В физике такая зависимость называется «положительной обратной связью», когда устройство, получив заряд, усиливает его только лишь для того, чтобы снова получить его же на входе и снова усилить. И если не остановить процесс вовремя, то он, дойдя до предела, потрясет разрушительным взрывом.
Какой природы мог произойти взрыв во время нашего медленного танца посреди погруженной в полумрак комнаты? Не знаю. Но в какой-то момент я ощутил щекочущую теплоту у моего уха, дыхание, оно что-то несло в себе, какую-то модуляцию, и я заставил себя очнуться, вынырнул насколько смог на поверхность, прислушался. Оказалось, она дышала словами, шепчущими, торопливыми, от которых снова хотелось забыться, погрузиться в затягивающую трясинную вязь.
– Хватит, ну хватит, – шептала она. – Достаточно, хватит. – Но руки ее продолжали бессильно лежать у меня на плечах, она не отталкивала меня, не пыталась отстраниться, только дышала горячим, жгучим шепотом: – Хватит, слышишь, перестань. Ну, пожалуйста.
И я, как ни странно, перестал. Мог бы и ослушаться, в любой иной ситуации наверняка бы ослушался, но здесь, с ней не осмелился. Я отодвинулся, вернее, отодвинул ее от себя, потом оторвал руки от ее бедер, поднял ладони вверх, словно сдаваясь.
– Все, я больше не дотрагиваюсь до тебя. – Мой голос ухитрился все же связать звуки в членораздельные слова.
– Безумие какое-то, сумасшествие. Не знаю, что произошло. – Покачал в неверии головой, отступил, прислонился к стене. Мне
Она встала рядом, тоже прислонившись к стене плечами, попкой. Получалось, что спина, особенно ее нижняя часть, стены не касается, а все из-за дугообразного, будто утрированного прогиба – я специально повернул голову, чтобы посмотреть, удостовериться. Танин же взгляд был устремлен вперед, сконцентрированный, прямолинейный, будто пытался различить в темноте что-то важное, срочное, неотлагательное. Я догадался, это она пытается сдерживать дыхание, но тщетно – тяжелое, прерывистое, оно уплотняло воздух, черный рельеф выставленной, чуть вздернутой груди вздымался, снова готовый затянуть меня в бессознательную, подавляющую круговерть. Я отвел глаза, нет, на нее нельзя было смотреть, слишком опасно, как нельзя смотреть на мифическую древнегреческую Медузу. Та тоже превращала во что-то безнадежное заглядевшихся на нее людей.
– Все, – повторил я, – больше я не касаюсь тебя, а ты не касаешься меня. Договорились?
Она не ответила, только повернула ко мне голову, странно, на ее лице не проступило никакого выражения, я ожидал хоть что-нибудь – пусть скрытый, пусть слабый, едва выбившийся наружу, но признак чувства. Не знаю какого, нежности, например. Но так ничего не разглядел, разве что сгустившуюся тень с трудом удерживаемого возбуждения.
– Принеси мне воды. Холодной. Из-под крана, – вместо ответа попросила она.
– Может быть, лучше вина? – Мне казалось, что вино для нее сейчас было бы правильнее.
– Нет, воды, пожалуйста. – Она помолчала и повторила: – Из-под крана.
– Но ты будешь стоять здесь, ждать и никуда не уйдешь, – поставил я условие.
Таня снова не ответила, снова повернула ко мне лицо, попыталась растянуть уголки губ в улыбку, но та получилась какой-то утомленной, с налетом. я не смог сразу уловить ускользающую, едва подмешенную примесь, но в голове почему-то проскользнуло слово «страдание». Было слишком темно, и мне не удалось отчетливо разглядеть ее глаз, лишь показалось, что они подернуты полупрозрачной, чуть замутненной, слишком стеклянной, почти неестественной пеленой.
Я оттолкнулся от стены, ноги на мгновение предательски подогнулись, будто отвыкли от тяжести тела, я шагнул раз, другой, оказалось, что я легко справляюсь с их кажущейся неуверенностью. Я огляделся, Леха все так же стоял у столика с бутылками, похоже, никуда от него и не отходил. Правда, теперь он был не один, два парня чокались с ним, улыбались, кивали согласно в ответ. Леха что-то возбужденно крикнул, засмеялся, на лице его играла неопределенная, ничего не выражающая улыбка – первый признак, что он уже опьянел. Он опрокинул рюмку, увидев меня, приглашающе махнул рукой, я подошел.
– Тосс, – Леха положил мне руку на плечо, навалился, – я вот ребятам говорю, что все от сигналов идет, и в технике, и в биологии. Что надо все объединить и тогда мы доберемся до истины. А они.
Я посмотрел на ребят, они тоже были пьяны, тоже смеялись, тоже что-то говорили.
– Вот Тосик вам подтвердит, он все знает про сигналы. Он еще и литератор, кроме того. Ты послушай. – Он почти повис на мне.
– Лех, – перебил я его, высвобождаясь, – ты бы пошел, посидел где-нибудь. Тебе хватит пить. Передохни. Лучше скажи, где здесь кухня?