Магония
Шрифт:
Листаю дальше. Здесь и про ведьму есть.
Потрясно. Книга в моём вкусе. Хотела бы я сама такое написать. У меня вечная проблема с тем, где речь идёт о выдуманных языках и тайнах. Я хочу быть криптографом, хотя от криптографии весьма далека. Я из тех, кого раньше называли «энтузиастами». Ну, или любителями с кучей хобби. Я впитываю столько знаний по нужной теме, сколько получается за пятнадцать минут поиска в интернете, а затем активно изображаю всезнайку.
Из-за этого окружающие думают, будто я умнее их. Что даёт мне возможность заниматься тем, чем я хочу, без ошивающихся
– Отдай, – шепчет Джейсон.
Мистер Гримм взглядом призывает нас заткнуться.
Я размышляю, как бы утихомирить родителей насчёт вечеринки в честь дня рождения. Думаю, в их головах уже сложилась картинка: катание на роликах, клоун, торт, воздушные шары… именно это они устроили на моё пятилетие.
Тогда не пришёл никто, кроме двух девочек – их заставили мамаши – и Джейсона, который превратил вечеринку в кошмар. Мало того, что он явился без приглашения, протопав целую милю, так ещё и в праздничном костюме: полном облачении аллигатора, оставшемся с Хэллоуина. Сообщить своим мамам, куда отправился, Джейсон тоже не потрудился, и в итоге они вызвали полицию, уверенные, что его похитили.
Когда к катку подъехали патрульные машины и оттуда вышли полицейские, стало ясно: мы с Джейсоном просто обречены на дружбу. Он рассекал на роликах в костюме аллигатора, делая изящные повороты; следом тащился длинный зелёный хвост, а копы требовали, чтобы Джейсон показал лицо.
Вечеринка получилась не такой уж ужасной.
Я рисую в блокноте, как в идеале должно выглядеть празднование моего шестнадцатилетия: мёртвый клоун, гигантский слоёный торт, от которого меня разорвало, а в небе надо мной парит аэростат. Из его корзины свешивается верёвка. Я взбираюсь по ней. И улетаю. Навсегда.
От скольких страданий это избавит? От множества. За исключением страданий мёртвого клоуна, который скончался по моему замыслу, а не по собственному.
Видимо, мистер Гримм слышит, как я фыркаю.
– Не желаете поделиться со всеми, мисс Рэй?
Почему они вечно используют эту фразу? Остальные ученики поднимают взгляды, радуясь законной возможности отвлечься от теста. Джейсон ухмыляется. Ничто так не ускоряет течение дня, как неприятности.
– Вы правда хотите знать? – спрашиваю я, потому что достигла сегодняшней цели. – Я думала о смерти.
Мистер Гримм смотрит устало. Я уже использовала данный приём на его уроках. Красивый финт – учителя тают, словно намокшие ведьмы. Но от мистера Гримма я тащусь, потому что он видит меня насквозь. То есть по-настоящему на меня смотрит. Что само по себе странно. Никто не разглядывает меня слишком пристально. Боятся, что моя нестабильность им навредит. Пластиковый кокон, в котором я жила, когда была маленькой? Он по-прежнему существует, только теперь невидим. И сделан из чего-то попрочнее, чем пластик.
– Смерть в контексте какого литературного произведения, Аза?
Пощады не жди.
– Как насчёт «Бури»? – говорю, потому что нам скоро проходить её по программе. Весь семестр посвящён океану. – Утонувшие близнецы.
– Утонувшие
Как неловко. К несчастью, я в полной растерянности.
– Сыграй ещё раз, Сэм? – Я нагло называю учителя по имени. И использую свой привычный метод: выдаёшь один факт, и народ думает, будто ты знаешь их все. На страницах Википедии полно всякой мелочёвки. – Вот только цитата неверная. Правильно просто «Сыграй, Сэм», но людям ведь подавай побольше романтики и поменьше приказов.
Гримм вздыхает:
– Ты хоть смотрела «Касабланку»? До конца теста десять минут. На твоём месте, Аза, я бы выполнял задание. И не называй меня Сэм. Моё имя Сэмюэл. Только те, кто меня не знает, зовут меня Сэм.
Он выиграл, потому что он прав. «Касабланку» я так и не посмотрела. Знала только эту цитату. Я сдаюсь и, взяв карандаш, погружаюсь в мир старика и парусов.
Сэмюэл. Кто в наши дни даёт ребёнку такое имя? Я подумываю отпустить комментарий насчет псевдонимов – Сэмюэл Клеменс, Марк Твен и «Жизнь на Миссисипи», которую мы проходили недавно, – но так и не решаюсь. Последняя попытка вылилась в целое сражение, а прямо сейчас в моей груди есть что-то, из-за чего я сомневаюсь в своей способности вести поединок и не закашляться.
На улице начинается гроза, ветки деревьев колотятся в окна. Здание древнее и дырявое, так что жалюзи гремят как сумасшедшие.
Джейсон кладёт на мой стол записку. Мистер Гримм бдит за жужжащими телефонами, и на время урока мы лишены высоких технологий.
«Гигантский кальмар. Завтра в пять. У тебя».
Мы собирались посмотреть это видео пару ночей назад, но я так сильно раскашлялась, что пришлось ехать в больницу. Полный отстой.
В меня залазили эндоскопом, и когда я окончательно очухалась после анестезии, хирург смотрел на меня уже привычным «ух-ты-никогда-прежде-такого-не-видел» взглядом.
«Мутант», – нацарапала я тогда в блокноте, который мне всучили на случай возникновения жалоб.
Хирург уставился на меня, а потом рассмеялся:
– Нет. Ты необычная юная леди. Я раньше не встречал подобных голосовых связок. Ты могла бы стать певицей.
«Если бы могла дышать», – написала я, и у него хватило такта изобразить смущение.
Из солидарности Джейсон не стал смотреть видео с кальмаром без меня. Он даже пытался уговорить медперсонал врубить его прямо в больнице. Но медсёстры не дали. Они там непробиваемые.
Кстати, об океанах и больших рыбах. Это первая когда-либо сделанная запись гигантского кальмара в естественной среде. Только представьте этого фантастического морского монстра: каждый глаз размером с человеческую голову, а тело и щупальца метров семь в длину. Прямо как школьный автобус. И представьте, раньше никто никогда его не замечал. Чудо-то весьма объёмное, и если кальмар существует, может, и в Лох-Нессе тоже есть нечто. Может, такое встречается везде, на каждом шагу. Может… я на это надеюсь?