Махавира
Шрифт:
Я никогда не читал книг, за исключением домашки. О том, чтоб писать самому не могло быть и речи, всё это пересказы пересказанного, да и литература больше никому не интересна при более удобных и быстрых современных методах передачи информации. Один мой придурковатый знакомый даже опубликовал похабную книгу Умри во мне в каком-то зачуханном столичном издательстве, но её вскоре удалили из-за описаний бездуховной нетрадиционной любви, а это оказалось самое опасное, самое вредное, преступное для общества и осуждаемое явление. Все ему говорили, чтобы он так не рисковал и лучше бы описал привычные духовные массовые убийства людей, родителей, детей, их пытки, членовредительство, мучения, уничтожения домов, городов, стран вместе с живым населением, ибо это всё особо приветствовалось и одобрялось не только в книгах, но даже в наглядном в деталях изобразительном кино. За это авторы получали государственные премии,
Конституции, кодексы, комментарии ко всему этому в ещё большем объёме. Даже историю права надо было запоминать. То, что подлежало забвению снова раскапывали и повторяли, как попугаи из года в год. Большая часть истории человечества подлежала лишь изничтожению или резкому порицанию, чтобы больше не повторялось. Зловещие мертвецы продолжали бубнить, что раньше было стабильно лучше. Вот и оставались бы там. Это первый тип ходячих трупов: они желали навязчивого повторения каких-то поворотных событий, желали частично вернуться туда, чего уже не было и быть не могло. Второй тип полудохликов жили в дурном желании наступления чего-то или кого-то более: лучшая, чем есть жизнь, лучшее, чем есть место, лучше работа, лучше машина, лучше одежда, лучше еда, лучше музыка, лучше кино, лучше игры, лучше друзья, лучше девушка. И чтобы беспрестанно подпитывать эти маниакальные стремления им нужно было всегда быть в пошлом хаосе, вечно думать об этом, постоянно держать это в голове, говорить об этом любому встречному, повторять и повторять. Они все думали, что всё самое лучшее можно получить лишь заплатив за это деньги. Всё, что нужно для любого сомнительного успеха – быть всегда занятым и по абсолютному максимуму умело использовать любую ситуацию, любого человека, чтобы день за днём многократно увеличивать своё внутреннее богатство. Единичные вещи по последнему слову техники, великолепные девушки с добротными соответствующими запросами и потребностями: всё это давалось тем, кто очень усердно вкалывал, очень лез из кожи вон, кто не переставал думать и размышлять ни секунды. Остальные тоже этого хотели. Все этого не хотели: стать никем. Они все жаждали, мечтали, чтобы другие люди ежедневно поступали точно так же, как родители: обращали на них как можно больше свободного внимания и как можно чаще говорили им, какие же они красивые, умные, неповторимые и особенные. Дружить, Любить полагалось только с видным представителем своей касты или, если посчастливится, то повыше. Ваши облачения так прекрасны, у вас такие чрезмерно дорогие украшения.
Я был ярчайшим представителем низшей касты. Даже если моя собственная тень непредумышленно касалась другого, ему следовало немедленно совершить омовение.
В нашей академии имелась своя газета. Большевик всё время глумился над слащавыми хвалебными статьями, вся бумага была забита этим. Большевик написал текст про то, какие студенты были надувные свиньи: мусорили на лекциях, писали на партах и очень много критики разной всякой. Он отдал это взяточникам педагогам и настоятельно попросил опубликовать это в следующем номере. Эти трусы вызвали его к декану кафедры. Этот трусливый пёс преклонного возраста прочитал Большевику нравоучение в лучших традициях самого лучшего экономического вуза Поволжья. Я ещё больше прозрел насколько всё там было гнилое. Взяточники трусы и лжецы готовили себе единственно достойную замену. На лекциях большевик стал брать добрый пример с меня и тоже ничего не делал. Он постоянно рисовал комиксы, где нас троих всегда кто-то сношал, естественно мужского пола. Я постоянно пересматривал их и смеялся с его гомоэромании. Может, он был в меня влюблён.
Мы втроём поехали на Кирыч, чтобы прикупить насвай. Инициатива была Эдика, мы поддержали. Он сразу предупредил, что этот дурман производят из куриного дерьма и мочи Морарджи Десаи. Мы купили минеральной воды и сели во скотном дворе. Опытный в этих делах Эдик предупредил, чтобы не глотали, иначе будет тошнить. Ни с того, ни с сего большевик блеванул тугой струёй, брызги попали мне на штаны. Мы с Эдиком всегда ржали над ним. Всегда когда мы пили алкоголь большевик из-за незначительного роста и веса докатывался до многократной рвоты. Казалось, мы с Эдиком только ради этого и пили с ним, очень смешное незабываемое зрелище. Оказалось и я проглотил чуть-чуть насвая. Я не захотел, чтобы с меня так же смеялись и немедленно поспешил на маршрутку, чтобы успеть доехать до дома. Физические ощущения от
Когда проехал почти полпути жутко замутило внутри: то самое ни с чем не сравнимое чувство, что точно сейчас блеванёшь. Я снял шапку и вырвало в неё очень тихо, сначала в щёки потом просто сплюнул. Даже водила слева рядом на одном сидении ничего не заметил. Потом ещё раз стошнило. Я держал полную шапку двумя руками между ног ближе к полу. Избежав национального позора, я добрался до хаты и пал на кровать. На ужин была быстрорастворимая лапша, чёрный хлеб с копчёной колбасой, шоколадка, сладкий чай.
Я всё время сосал леденцы, самыми любимыми были дюшес. Дорогой интернет затягивал всё больше и больше, мне было мало компьютерных классов, я начал ходить на почту и платить там за доступ. Иногда писался с Урсулой из Татарстана, так же онанировал каждый вечер на всех кого можно и нельзя. Акне не утихомиривалось, вечная печаль росла. Нужно было что-то сделать крутое, чтобы частично компенсировать своё мнимое уродство. Я решил сделать наколку в области между пупком и пахом. Какую не знай, взял Эдика и мы поехали в тату-салон. Ритм-гитарист саратовской рок-группы Оргазм предложил перед визитом выпить по флакону сиропа от кашля. Эдик добавил, что должно накрыть…
Будто в скафандре я не мог ничего сказать тату-мастеру о том, что мне нужно было бить. Он помогал мне говорить, предложил вспомнить какой-нибудь хороший фильм. Я спонтанно сказал ворон и велел ему набросать символический рисунок самому. Было очень больно, будто тонким ножом резали и глубоко. Я легко наблюдал эту высокую боль и знал, что это займёт очень короткий промежуток момента. Получится пустой силуэт птицы с прерывистым орнаментом внутри. Подъехал Большевик и мы купили бутылку, пошли в местный чепок, сели за столик и заказали тарелку квашеной капусты, чтобы хотя бы так заплатить за столик, потому что мы никогда не закусывали.
Ближе к позднему вечеру посиделок я и Эдик, как более толерантные к огромному воздействию этила поняли, что нас хотят отпинать все соседние столики. Мы очень шумно себя вели, смеялись, были очень развязными. Нам удалось сбежать целыми и невредимыми. Большевика вырвало в трамвае и очень аккуратно, только я заметил, но очень обильно. Я пьяным никогда не попадался бабке и её глухонемому сыну, они всегда дрыхли, как убитые по ночам.
Воцарились вполне сносные цены на мобильный интернет за мегабайт. Я решил поставить аську, с неё всё у многих и начиналось. Было удивительно насколько продолжительными могли быть мгновенные переписки на расстоянии и с маленького устройства в руках. Чудо микропроцессорной техники. Урсула продолжала мне писать, я просто читал и не отвечал. Я не понимал зачем общаться с девушкой если ты никогда не займёшься с ней любовью. Если она не хотела с тобой заниматься любовью пусть тогда ищет того с кем захочет. А тары-бары-растабары за жизнь, для этого есть подружки и мамы. Лучше никогда не быть ни с одной из них, чем быть хоть для одной дружком. Кроме занятий любовью ещё можно иногда слушать, что они говорили, на этом всё. Что-то им вдалбливать, отвечать бесполезно, мамины папины духовные наставления ничем не выжечь. Всех учили, что получить надо всегда больше, чем отдать. И чем выше эго человека, чем больше ему говорили, какой он красивый, какой достопочтенный, тем больше ему хотелось получить от другого, у кого эго было чуть пониже, а также и вовсе начисто отсутствовало.
В глазах других эти так называемые святые были якобы образцом для жизни: откажись от этой жизни и взамен обретёшь другую. Вечный обет безбрачия, целомудрие, занятия любовью только в браке: всё это придумали несчастные монахи геи. Им не досталось женщины из-за их ничтожности и они встали на службе у царя небесного. Они изобрели брак, чтобы и женщинам также не доставался мужчина. Так из-за женитьбы, из-за свадьбы зародилась сладкозвучная для слуха гражданская проституция. А что, всё же просто было: крестцовые походы, награбили и до конца жизни хватало ходить к потаскухам.
Махавира говорил: любовь не базар, любовь не сделка с торгами и барышом. Свидетельствуйте любовь из себя, любовь не кто-то, любовь это вы сами. Любовь не объект, не количество, не сильно, не навсегда, не может быть измерена и поделена. Нет брака – нет нужды в других. Жизнь так коротка, а людей так очень много. Достаточно было просто послушать её ну и заниматься любовью. В глубине души каждый бы согласился со мной. Я люблю только тебя, слышишь. Я не мог одновременно общаться больше чем с одним человеком. Когда появлялся третий всё превращалось в эгоспектакль. Самое чистое и искреннее общение всегда происходило только один на один. Больше доверия, нет нехватки.