Маисовые люди
Шрифт:
– Обычное дело, – ворчливо прошамкал старик, лязгая плохо прилаженной челюстью. – Доверяют человеку, он деньги носит, хотя, заметьте, не кассир, а лишнего ни гроша не платят, и на дорогах у нас небезопасно. Идет он боковыми тропами, один, часто без оружия. Ваш этот сбежал, а сколько их уходит за границу, не перечесть. – Тут он потер костлявые руки. – Деньги в зоб, и поминай как звали.
Иларио глядел на него, не в силах вдохнуть воздух. Он весь горел, словно его обложили горчичниками, он маялся, как корень без земли, как река без русла, пробивающаяся сквозь сонные
Сеньор Ничо и койот, которого он встретил на вершине, – одно и то же. Он видел этого койота вблизи и чуял ведь, что он человек, и даже знакомый.
Иларио молча вышел, отирая рукавом со лба капли холодного пота. Кое-как нахлобучил шляпу и, сам того не замечая, очутился в заросшем травой переулке, где синели жестяные, колючие листья каких-то растений и нежно желтели легкие, как мотылек, цветы.
– Худо тебе, – сказал Минчо Лобос, взглянув на его искаженное страхом лицо. Иларио взял поводья из его рук, намотал их на свою руку и сел в седло. – А мне и того хуже, – прибавил Минчо, укрепляя подпругу. – Знаешь, прямо не могу домой явиться. Они там ждут-дожидаются узнать, что стало с Девой. Когда я ее принес, мне сразу показалось, что у нее глаза не такие, но все обрадовались, разликовались, и я решил – ничего. А теперь мне прямо в лицо скажут: как не стыдно! Нет, ты посуди, разве можно вставлять святым чучелиные глаза?
– Вот что, Минчо, прав-то ты прав, но убиваться тоже не стоит, не к чему, пойдем лучше выпьем, и я тебе расскажу, что со мной было. Страшно мне! У других зверей глаза человечьи.
– Это у чучел?
– Нет, у живых. Чего ж тогда удивляться, если у святого глаза… Ну скажем, как у койота…
– Одумайся, что говоришь! Не в лютеране ли подался?
– Еще чего!
– Спасибо за приглашение, но выпьем мы с тобой в другой раз. Если я пьяный вернусь да еще скажу, что Пресвятой Деве вставили оленьи глаза, они меня на месте прикончат, они такие.
– А ты не допьяна пей. Пропустим по глоточку…
– Нет, Иларио, спасибо тебе. И про зверей с человечьими глазами в другой раз послушаю. Я и сам знаю, что они есть, мне дед рассказывал, он видел лекаря, который обращался в оленя, в Оленя Семи Полей, но то в старину…
Минчо Лобос протянул погонщику руку. Они простились. Каждый поехал в свою сторону, туда, куда влекли его думы. Иларио чуть не обогнал машину. Мул его несся так, как никогда не несся, искры из-под копыт летели. К счастью, он слушался всадника и не своевольничал.
В парикмахерской, как всегда, Иларио уселся в кресло, словно в седло, устроился поудобней и позвенел шпорами. Парикмахер, дон Тринидад Эстрада де Леон Моралес, приветливо похлопал его по спине.
– Постригите,
– Не беспокоит? – спросил дон Тринидад, брея ему шею машинкой.
– От этой вашей штуки зубы болят, придется в аптеку идти.
– Вот еще тут немножечко, а то не выйдет по вашему вкусу, дон Ила. Вы мне пока что расскажите, как там, что в ваших краях. Дороги сейчас вроде бы ничего… Вы как, надолго к нам?
– Сейчас уезжаю…
– Значит, не за покупками… А дон Порфирио не приехал, дома остался. Я думал, вы вдвоем, как всегда – вы же прямо братья, все вместе, смотреть приятно. Я слышал, в тот раз у вас мул пропал или украли его.
– Потом нашли. Он ушел гулять, понравилось ему у вас.
– И вам, я думаю, у нас нравится…
– Нравится, а жить бы не остался. У вас тут всего много, и плохого тоже. У нас всего мало, но что уж есть, то хорошее. И свободней там, в горах. Вы тут, бедняги, как в тюрьме, на все разрешения просить, что запрещается, что воспрещается, шагу не ступишь. У нас там попроще люди, распоряжаются меньше.
– Поручение ваше я выполнил.
– Это Порфирио поручал, да не важно, все одно.
– Дороговато вышло, трудно их достать. Зато на славу и, заметьте, с пулями, это тоже не валяется… Теперь не двигайтесь минуточку…
Дон Тринидад говорил ему в самое ухо, подбривая шею и глядя на волосы, падающие вниз кусками черного кокоса.
– Договоримся, я вам сообщу, – продолжал дон Тринидад, а машинка вторила ему: рапа-рапа-рапа… – Сам я его видел, и, если вам понравится, сделаем дельце. Когда его принесли, я сразу подумал про вас и про дона Порфирио… Один мой знакомый знал, что мне такая штука и требуется. Я ему не заказывал, он сам принес и оставил, чтобы вы посмотрели. Я сказал, что вы вот-вот приедете, но так скоро не ждал.
Иларио молчал и гляделся в зеркало, где отражались смуглое лицо, большие темные глаза, красивые губы, довольно высокий лоб, орлиный нос. Не такой уж у него лютый вид! Неправду сказала Алеха Куэвас! Да, кстати, как она запляшет, когда увидит шаль. Он ведь не сразу пошел стричься, а был у китайцев и купил алую шаль, шелковую, точно такую, как та, которую несчастный Ничо привез жене, на зависть все той же Алехе.
– Понравится вам, как не понравиться! Берите, заплатите позже, сегодня не обязательно.
Прав Порфирио Мансилья: зеркало – как совесть. Видишь себя, какой ты есть и даже получше – ведь перед зеркалом, как перед совестью, всегда прихорашиваются.
Машинка замолчала. Дон Тринидад подул на нее несколько раз и положил на место.
– Теперь причешем, подстрижем немного, спереди оставим челочку, будете зачесывать набок, если захотите.
Вскоре стрижка завершилась. Зад у Иларио был каменный, но он умел долго сидеть только в седле.
– Пробор, пожалуйста, вот тут…
Дон Тринидад причесал его такой жесткой щеткой, что он закрыл глаза, потом снял простыню, шумно встряхнул ее и бросил на сломанное кресло.