Макамы
Шрифт:
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Швыряли меня далекие странствия то в одни, то в другие страны, пока не ступила моя нога в пределы Джурджана. Там я землю себе купил, остальные деньги в торговлю пустил и тем от превратностей себя оградил. Кое-каких друзей взял себе в компанию, и лавка моя стала местом обычного нашего пребывания: каемки дня дома я коротал, середину его — лавке своей отдавал.
Однажды сидели мы там с друзьями и вели беседу о поэзии и поэтах, а недалеко от нас, в стороне, устроился какой-то человек; он прислушивался, словно бы все понимал, но молчал, будто ни слова об этом не знал. Когда ж разговор в сторону нас завел и спор потянул за собой слишком длинный подол, он сказал, указывая на себя:
— Вот пальмочка, гнущаяся от спелых плодов, и столбик, о который любой верблюд потереться готов [1] . Захотите — начну свою речь я, одарю вас потоком красноречия, поведу ваши уши с водопоя на водопой, чтоб не томили их сушь и зной. Истину проясню я вам с помощью слов таких, что заставят слушать глухих, а пугливых козочек горных — спуститься со скал крутых.
— О достойный оратор! Подойди поближе — ты нас соблазнил. Подавай свою речь — так уж ты себя расхвалил!
1
Вот пальмочка, гнущаяся от спелых плодов…— то есть перед вами такой человек, к которому люди обращаются за советом в затруднительных случаях. Эта слова, вошедшие в пословицу, произнес ал-Хубаб ибн ал-Мунзир, один из ансаров (мединских сподвижников пророка Мухаммада) во время спора о власти, возникшего сразу после смерти Мухаммеда (ат-Табари, IV, 1841).
Он приблизился и сказал:
— Спросите — получите обо всем мое мнение; слушайте — и вас обоймет восхищение!
Мы спросили:
— Что ты скажешь об Имруулкайсе [2] ?
Он ответил:
— Это первый, кто следы жилья воспевал [3] , «когда еще птицы спали» [4] , вставал и все стати коня своего описал. Ради прибыли не сочинял он стихов, ради выгоды не нанизывал слов. Превзошел он тех, кто из хитрости развязывал свой язык, и тех, кто из алчности пальцы свои на пастбище выпускать привык.
2
Имруулкайс (ок.500-ок.540) - самый знаменитый из доисламских поэтов. Его поэму, начинающуюся словами «Постойте, поплачем » относят к десяти лучшим касидам того времени (так называемым му’аллакам —«жемчужинам»).
Русский перевод му’аллак см.: Аравийская старина: Из древней арабской поэзии и прозы / Пер. с араб. А.А.Долининой и Вл.В.Полосина. М., 1983.
3
Это первый, кто следы жилья воспевал. — Касида начинается обычно с описания покинутой бедуинской стоянки и плача поэта над ней. Традиционно считается, что такое начало ввел именно Имруулкайс.
4
«Когда еще птицы спали»— цитата из му’аллаки Имруулкайса (Аравийская старина: Из древней арабской поэзии и прозы / Пер. с араб. А.А.Долининой и Вл.В.Полосина. М., 1983. — 26).
— А что ты скажешь о Набиге [5] ?
— Этот крепко ругает, когда разозлится, пышно хвалит, когда к награде стремится, и просит прощенья, когда боится, а если выстрелит, то всегда попадает в цель.
— А что ты скажешь о Зухейре [6] ?
— Зухейр расплавляет свои стихи, а стихи расплавляют сердце его; когда он зовет к себе слова, отвечает ему волшебство.
— А что ты скажешь про Тарафу [7] ?
5
Набига (ан-Набига аз-Зубйани, 535?-604?) – автор одной из му’аллак, панегирист хирского князя ан-Ну’мана ибн Мунзира (580—602)
6
Зухейр (ок. 530-627?) - автор одной из му’аллак, прославился своими описаниями жизни в пустыне. Арабские критики считали его произведения образцом разумной умеренности и назидательности.
7
Тарафа (543?—569?) - автор одной из му ’аллак, знаменитой подробнейшим описанием верблюдицы.
— Он для поэзии — и вода и глина; рифм у него — и гора и долина. Но рок суровый слишком рано Тарафу погубил, и казну свою он не опустошил.
— А что ты скажешь о Джарире [8] и Фараздаке [9] , кому из них принадлежит пальма первенства?
— У Джарира стихи отделаны тоньше и смысла в них больше, зато стихи у Фараздака покрепче сбиты, потуже свиты, побогаче расшиты. У Джарира острее сатира, племя свое искусно он восхваляет, военные доблести его прославляет. Но у Фараздака есть над ним превосходство: племя свое восхваляя, он превозносит его благородство. Джарир, когда женщин воспевает, пламя страсти в сердцах разжигает, когда бранит — в порошок стирает, когда восславляет — превозвышает. А Фараздак бахвальством любого затмит и того унизит, кого презрит, в описаниях же языка своего не щадит.
8
Джарир (ок.653—732) — панегирист иракского наместника ал-Хаджжаджа и омейядских (дамасских) халифов; особенно прославился как мастер сатиры.
9
Фараздак (ал-Фараздак, ок.640-732?) - панегирист омейядских халифов, вел многолетнюю перебранку в стихах с Джариром.
— А что ты скажешь о поэтах новых и старых?
— У старых поэтов слова благороднее, мысли их полноводнее, а у новых выражения изощреннее и ткань стихов утонченнее.
Мы спросили:
— Не хочешь ли нам стихи свои прочитать и что-нибудь о себе рассказать?
Он ответил:
— Получайте и то и другое
И продекламировал:
Ты видишь, друг, что я хожу в лохмотьях И горечь горя от судьбы вкушаю, Обиду на нее ношу с собою И злые беды каждый день встречаю. Восхода Сириуса [10] жду смиренно — Я нынче только о тепле мечтаю! А был когда-то я богат и знатен И в середине сиживал, не с краю! Затмил бы я и Дария с Хосровом, Шатры веселья всюду разбивая. Но вот блага в несчастья превратились — Судьба перевернулась, мной играя. Остались мне одни воспоминанья, Грызут они, дразня и донимая. Увы, в Самарре [11] бедная старушка И дети в Босре [12] ждут меня, рыдая. Когда бы не они — я счеты с жизнью Покончил бы, раскаянья не зная!10
Сириус — самая яркая звезда Большого Пса, появляется на небе в наиболее жаркое время года; говоря о своем ожидании Сириуса, автор стихов намекает на то, что у него нет денег на теплую одежду.
11
Самарра (Суррамарра’a) — город недалеко от Багдада, любимая резиденция аббасидских халифов в IX в.
12
Босра — город в Сирии, юго-западнее Дамаска.
Г оворит Иса ибн Хишам:
Дал я ему дирхем, что под руку подвернулся; он взял, спиною к нам повернулся и пошел, а я ему вслед смотрел — все вспомнить хотел: знаком он мне или не знаком, наконец узнал я его с трудом и воскликнул:
— Александриец, клянусь Богом! Он покинул нас газеленком малым, а вернулся взрослым и возмужалым.
Тут я за ним побежал, догнал, за рукав удержал и сказал:
— Ты ли это, Абу-л-Фатх? Не тебя ли взрастили мы своими руками, не ты ли юность провел меж нами? Скажи-ка, что это у тебя за старушка в Самарре?
Он засмеялся в ответ и сказал:
Пойми, что время наше лживо, Не поддавайся заблуждениям И от судьбы не жди подарка — Вращайся с ней ее вращением!
ФИНИКОВАЯ МАКАМА
(вторая)
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Случилось мне быть в Багдаде во время сбора фиников, и я решил на рынок сходить — самых лучших себе закупить. Отошел недалеко и вижу: у торговца разложено много спелых плодов, разных сортов, без счета рядов. Взял я себе из каждого ряда отборнейшие, из каждого сорта отменнейшие, скинул плащ, покупку свою сложил, концы завязал и закрепил. Вдруг вижу — прямо передо мной нищий с протянутой рукой. Его голова покрывалом обвита, а лицо концом покрывала стыдливо прикрыто. При нем была целая куча детей: кто постарше — его за подол держал, а кто поменьше — из-под мышек торчал. Отец же, выбиваясь из сил, на пропитанье просил, крича таким громким голосом, что дыбом вставали волосы:
Ах, мне бы горсти две ячменной каши Или кусочек черствого лаваша, Хоть капельку прокисшей простокваши, Чтоб не текли потоком слюни наши. Ужель подошвы зря дорогу пашут? О Боже, дай испить достатка чашу! Пускай завязки щедрости развяжет Рука того, кто милость нам окажет, И если он благой пример покажет — О чести рода своего расскажет. Он тот, кто нас успехом опояшет И жизнь нам сохранит под сенью вашей!Г оворит Иса ибн Хишам:
Я вынул из кошелька кое-что и дал ему. Он сказал:
Ты, оказавший мне благодеянье! Храни о том стыдливое молчанье, Лишь Господу открой свои деянья! Тебя б я наградил без колебанья, Но мой достаток — слезы да стенанья. От Бога ты получишь воздаянье!Г оворит Иса ибн Хишам: