Макар-Следопыт
Шрифт:
— Что вам от меня нужно? — уже тише спросил Балдыбаев, только теперь заметив удивительную перемену в Макаре: вместо озорного деревенского мальчишки перед ним стоял выдержанный, возмужавший подросток в отличном платье, говоривший с твердой уверенностью и достоинством.
— Нужно нам, папа, одного, — вмешалась в разговор Любочка, — нужно только сказать тебе, что мы уезжаем с Макаром в Россию.
— Как?! — снова рявкнул Балдыбаев, весь содрогаясь. — Ты хочешь бросить меня, отца родного, ради большевиков? Ради этого свинопаса?!
— Потише! — сказал Селим, кладя
— Развязывайте, — буркнул помещик. — Все равно я в вашей власти. Дайте мне поговорить с дочерью по-человечески.
— Этого только мы от вас и хотим, — отвечал Селим, снимая веревки.
Балдыбаев сел и, разминая затекшие руки, с отчаянием смотрел на дочь.
< image l:href="#" />— Папа, — начала та, присаживаясь, к нему. — Пойми, ничего худого мы не замышляем. Я говорила тебе давно, что не в силах продолжать эту жизнь, без родины, без настоящего дела, среди противных, враждебных людей. Я хочу домой, хочу жить полной жизнью, а не трепаться по кофейням.
— Ты забыла, что у нас нет дома! — перебил отец. — Они отняли его! — ткнул он пальцем сторону Макара.
— Надо понять одно, папа, — порывисто сказала Любочка. — Каждому овощу свое время: было время, когда были в России помещики и крепостные; потом стало другое время, когда крепостных не стало, но помещики еще доживали свой срок, а теперь пришло то время, когда срок помещикам кончился. И это не Макар сделал и даже не большевики, — это сделали жизнь и история. Разве ты несколько лет назад не говорил о том, что хозяйничать стало не под силу, что условия изменились, и теперь земля не дает и не может дать помещикам такого дохода, как прежде? Помещики умирали давно, но не хотели отдать землю добровольно. Тогда вот они, те, у кого земли не хватало, но кто своими руками обрабатывали ее, те взяли ее силой. Вот и все.
— Но они и избивают нас, — возразил Балдыбаев, — и уж конечно меня обратно не пустят.
— И за дело, — вставил Макар. — Не рыскал бы с бандой по Украине, не жег бы деревни и села, как сущий тигр!
— Тигр?! — рявкнул помещик, багровея. — Так вот что я тебе, мальчик, скажу: у каждого зверя есть свое логово, и это логово он привык защищать. Мало того, что вы разорили это логово, вы отняли у меня и моего детеныша, — вот ее, Любочку! — вы полсердца у меня вырвали, а когда я озлился и начал ее разыскивать, вы, меня обзываете тигром! Что бы стали делать вы на моем месте?
— В логове-то все и дело, — усмехнулся Макар. — А как же вон другие живут без логова? Чай, тоже люди! Больше скажу: немало и вашего брата, помещика, осталось у нас. Что ж, работают, как другие, и никому не вредят: можно, стало быть, и без большого да мягкого логова прожить. То-то и дело!.. А дочки твоей и пальцем никто не тронул, хорошая она и нам зла не сделала. Ты вот ее мыкаешь без пользы по разным кабакам.
— Я разбогатею, и она будет счастлива.
— Ах, папа, зачем мне это? Что
— Чтобы они испортили тебя, развратили, сделали большевичкой! — снова вскипятился отец.
— Ты меня здесь скорее испортишь, папа.
— Отпустить на нищету, на погибель! Нет, нет!
— На какую такую погибель? — возмутился Макар. — Отсюда мы поедем в Крым, а из Крыма в Москву, к Ленину.
— К Ленину?.. — изумился Балдыбаев. — Да кто ж ты такой?
— Сказано тебе: красноармеец и чрезвычайный курьер. Хорошо будет твоей Любочке, нечего тут долго и разговаривать.
— Я подтверждаю все, что говорит этот мальчик, — вмешался молчавший до тех пор Селим. — Вообще, пора кончать нашу беседу. Они хотели уехать от вас тайно, но я настоял на этом свидании, жалея вас. Мой совет, человека постороннего и вовсе не большевика, как вы воображаете, — мой совет: отпустите дочь с ним. Он внушает всяческое доверие, он честный и преданный своему государству солдат, и перед ним большая будущность. Ваша дочь будет на родине счастлива, тем более, что она сама рвется туда. Пройдет несколько времени — и вы сможете вернуться к ней.
— Но как же я их найду? — спросил Балдыбаев, видимо поколебленный.
— Очень просто, — заявил Макар. — Приехав в Москву, она вам напишет.
— Конечно, напишу! — воскликнула Любочка.
— И отца не забудешь?
— Нет, нет, никогда!
Балдыбаев задумался, горько нахмурив лоб.
— Я тебя не отпускаю, — сказал он, наконец, тихо. — Я не могу отдать свою дочь добровольно… Но разве я могу удержать тебя? Спасибо на том, что сказала мне и не убила меня на месте своим бегством.
— Мне тебя очень, очень жалко, папочка, — сказала Любочка, заливаясь слезами и целуя его руку. — Но, право, так будет лучше для нас обоих. Ты не хочешь и не можешь понять нас, а я молода и не хочу пропадать на чужих задворках… Но я знаю, знаю, — мы скоро увидимся опять — в России.
Селим встал.
— Пора, пора! — торопил он. — Не беспокойтесь за дочь, я сделаю все, чтоб обеспечить им благополучное возвращение, — обратился он к Балдыбаеву. — Не обессудьте, вам придется провести здесь, дней пять, пока они не будут в безопасности от турецких властей. Мы обставим вас со всеми удобствами, а затем выпустим на свободу. К сожалению, я не могу сделать это сейчас, так как вовсе не уверен, что вы не предпримете против нас преследования.
После короткого, но жаркого прощанья, Любочка рассталась с отцом. Тот казался глубоко потрясенным и опечаленным, но в последнюю минуту сказал:
— Будь счастлива. Об одном молю бога, чтобы мальчик этот говорил правду!
— Я никогда не лгу! — с достоинством ответил Следопыт. — Даю честное слово красноармейца — Любочка не пропадет.
Выйдя из хижины, Селим сказал ребятам:
— Вот видите, так вышло гораздо лучше. Завтра я вам достану паспорта и билеты до Севастополя. Встретимся возле Айя-Софии. И да будет над вами Аллах, удалые ребята!..